Нейро-вегетативные реакции и состояние медиаторов нервного возбуждения. Вегетативная дисфункция, ассоциированная с тревожными расстройствами Внешние проявления изменение вегетативных реакций

Однако, как мы уже говорили, индивидуальный фактор при болезни , страдании состоит не только в степени алгической чувствительности и реактивности. Другую его сторону составляет невровегетативная, эндокрино-гормональная и биохимическая структура и реактивность человека.

О значении вегетативной системы в патогенезе болей висцерального происхождения и даже цереброспинальных болей мы говорили в соответствующем разделе. Мы там показали роль, которую играет невровегетативная система в генезе некоторых странных патологических картинах обилием функциональных и субъективных симптомов, вклад, который определенные отклонения тонуса и функционального равновесия вегетативной системы могут внести в патогенез трудных больных. Речь идет о вегетативной коснтитуции и вегетативной лабильности, участвующих также в обрисовке формы индивидуальной реакции на страдание и которые путем их отклонения могут вмешаться в генез физической боли и страдания вообще, а также в определение индивидуальной формы реакции на страдание.

Действительно, известно, что притупленная невровегетативная чувствительность , составляющую основу сенестезического чувства („чувство бытия", Даниелополу), может стать сознательной, может создать некоторые приятные ощущения, но главным образом, неприятные, может породить некоторые висцеральные боли.

Боль вегетативного порядка и висцерального происхождения может быть различных степеней интенсивности и, более того, различных оттенков: острая, жестокая, мучительная, переворачивающая, подавляющая или нервирующая, надоедливая, раздражающая, назойливая и даже туманная, трудно описуемая, колеблющаяся между ясной висцеральной болью (спастической, расширяющей, воспалительной) и аморфной, неопределенной сенесталгией. Существует боль вегетативная, симпатическая и вневисцерального происхождения: зарождающаяся в вегетативных сплетениях (солнечном, тазовом) или же сосудистого, тканевого, мышечного, периферийно-невротического происхождения (Айяла, Лермитт, Тинел, Арнульф, Жемеворф и др.).

Затем нам известно, что невровегетативная система участвует и в генезе цереброспинальных болей . Она проводит регулирующее общую физическую чувствительность действие, регулируя порог возбудительности чувствительных окончаний нервной системы связи (Фёрстер, Дэвис, Поллак, Турна, Соломон, Крейндлер, Дрэгзнеску, Орбели, Тинел, Ланик, Зорго и т.д.). В источнике многих болей цереброспинального (невралгического) типа, имеется и вегетативно-симпатическая составная. Вегетативная система участвует в их генезе либо непосредственно, как таковая, либо посредством сосудомоторики, расстройством, местного циркуляторного режима, „извращенной игрой вазомоторов" (Лериш).

Интенсивность, тон, оттенок ощущений вегетативного порядка страданий , невровегетативных болей тоже зависят не только от интенсивности ноцицептивного, алгогенного импульса, но и от алгической восприимчивости соответствующей системы, которая может быть, как и цереброспинальная, различных степеней: может быть умеренно-нормальной, может быть стертой, затушеванной, может быть очень живой; может дойти иногда к тому, что при минимальных возбуждениях интерорецепторов, может развязать неприятные, даже утомительные ощущения, искажая сенестезию, создавая сенестопатические страдания.

Для цитирования: Воробьева О.В. Стресс–индуцированные психовегетативные реакции // РМЖ. 2005. №12. С. 798

Мы широко пользуемся термином «стресс» как в обыденной жизни, так и в клинической работе. Пациенты в своем рассказе о болезни непременно подчеркнут наличие или отсутствие связи между развитием болезни и стрессом. А между тем: «Что мы знаем о стрессе?» «Почему мы заболеваем стресс–индуцированными болезнями?»

Понятие стресс (от английского stress – напряжение) впервые было описано T.R. Glynn в 1910 г. применительно к группе патологических состояний, называвшихся травматическими неврозами (посттравматические стрессовые расстройства). T.R. Glynn предложил следующую последовательность развития заболевания: травма приводит к развитию стресса, который, в свою очередь, способствует появлению у предрасположенных лиц невротических симптомов. В дальнейшем концепция стресса была дополнена особенностями поведения (реакции типа борьбы, бегства или капитуляции). Считалось, что для каждого типа поведения характерны те или иные вегетативные сдвиги: симпатические – при нападении и бегстве, парасимпатические – при принятии среды или капитуляции. Широкое использование термина «стресс» в научном, медицинском и бытовом лексиконе началось благодаря классическим работам H. Selye. К 1959 году им была сформулирована теория «общего адаптационного синдрома». С современных позиций стресс рассматривается, как состояние напряжения адаптационных механизмов. Стресс может возникать при действии как положительных (например, творческий подъем), так и отрицательных (например, угрожающих) факторов. Стрессовые факторы чрезвычайно индивидуальны: то, что одному человеку кажется смешным, у другого вызывает сильнейшее напряжение. Так, одна и та же ситуация для разных людей может быть более или менее стрессовой – в зависимости от важности события, от степени владения информацией, от роли индивидуума в развитии событий, от того, насколько индивидуум несет свою ответственность за последствия. Бывает трудно приспособиться к новой ситуации, даже если последствия заранее предсказуемы. Но гораздо труднее адаптироваться к новым условиям, если последующие события предвидеть нельзя. Кроме того, стресс чаще развивается, когда источник опасности неясен или неизвестен. Примером может быть тревога, возникающая в ответ на условный раздражитель, связь которого с самой опасностью (с безусловным раздражителем) вытеснена или забыта. Клиницисту важно знать, что стрессором может стать собственно соматическая болезнь, провоцирующая развитие реактивного тревожно–депрессивного состояния (нозогенная реакция), чаще протекающего с преобладанием тревожных опасений за свое здоровье. Естественно, развитие стресса зависит не только от силы стрессорного воздействия, но и от способности ему противостоять, которая, в свою очередь, зависит от особенностей личности, от активности стратегий преодоления стресса, социальной среды и психологической поддержки со стороны родных и близких (табл. 1).
Таким образом, характер стрессовых реакций зависит от адаптационных возможностей человека, от образа его реагирования на жизненные обстоятельства, от внешней поддержки. Однако стрессовые реакции имеют и общие, предсказуемые черты: 1) нарушение нормального образа жизни (расстройства сна и аппетита, ошибки в стандартных ситуациях, неспособность к сосредоточению); 2) регрессия - психологическая зависимость от окружающих, поиски поддержки, психологическая незащищенность.
На острый стресс человеческий организм отвечает поведенческими, вегетативными и эндокринными сдвигами (психовегетативный синдром). Чтобы понять участие вегетативной нервной системы в формировании ответа на стресс вспомним о назначении этой системы в жизнедеятельности организма. Назначение вегетативной системы удобнее разделить на две составляющие. Первая (более традиционная) сводится к поддержанию постоянства внутренней среды организма (гомеостаза). Вторым и обычно менее обсуждаемым аспектом является обеспечение вегетативной нервной системой различных форм психической и физической деятельности. В период напряженной деятельности происходит существенная мобилизация энергетических ресурсов, кардиоваскулярной, дыхательной и других систем. Например, при беге спринтера некоторые гомеостатические показатели далеко отклоняются от своего уровня в состоянии покоя. В состоянии стресса вегетативные реакции проявляются в изменении температуры, потоотделения, пилоэрекции, кардиоваскулярных и гастроинтестинальных показателей, дыхательной ритмики. Эндокринными коррелятами эмоций являются сдвиги в функциональном состоянии щитовидной железы, выброс стероидных гормонов и катехоламинов. Все эти сдвиги носят, очевидное, приспособительное значение, обеспечивают предстоящую деятельность. Такова роль эмоций в системе организации целесообразного поведения. Итак, психовегетативный синдром – несомненный физиологический факт, играющий важнейшую роль в приспособительной деятельности; и если эмоция – сигнал к действию, то вегетативные изменения обеспечивают это действие энергетически. Всякое эмоциональное возбуждение обязательно содержит в себе неспецифический (вегетативная реакция) и специфический (интерпретация индивидом вегетативных сдвигов и сложившейся ситуации в целом) компоненты. Следовательно, стресс – это естественный ответ организма. Человек не может избежать встречи со стрессорными факторами.
Клинически психовегетативный синдром проявляется психическими и вегетативными симптомами (табл. 2). Собственно вегетативные расстройства имеют определенную специфику. В первую очередь следует обратить внимание на полисистемный характер вегетативных симптомов. Как правило, у больного имеются кардиоваскулярные, дыхательные, гастроинтестинальные и другие расстройства. Вегетативные нарушения могут проявляться преимущественно в одной системе (именно эти симптомы наиболее значимы для пациента), но в большинстве случаев активный расспрос больного позволяет выявить менее выраженные симптомы со стороны других систем. С течением времени вегетативные нарушения приобретают отчетливый полисистемный характер. Закономерной для психовегетативного является замена одних симптомов на другие. «Подвижность» симптомов – одна из характернейших черт психовегетативного синдрома. У больных, помимо вегетативной дисфункции, довольно часто отмечаются нарушения сна (трудности засыпания, чуткий поверхностный сон, ночные пробуждения), астенический симптомокомплекс, раздражительность, нейроэндокринные нарушения.
Психические симптомы облигатно сопровождают вегетативную дисфункцию (табл. 2), однако степень их выраженности может широко варьировать у различных больных. Психические симптомы часто скрываются за «фасадом» массивной вегетативной дисфункции, игнорируются больным и окружающими его лицами.
Психовегетативные нарушения ярко проявляются при остром и хроническом эмоциональном стрессе, а так как на определенном этапе заболевание отсутствует, то такие состояния обозначаются как психофизиологические. Психофизиологические реакции на стресс могут завершиться нормализацией нарушенных функций, но принципиально возможен и другой путь течения, когда длительность и интенсивность стресса в сочетании с генетической предрасположенностью и ипохондрической фиксацией на вегетативных симптомах приводят к формированию психосоматических или психических заболеваний. В свою очередь, и расстройство вегетативного обеспечения деятельности (недостаточное или избыточное) нарушает поведение человека и обусловливает недостаточно оптимальную адаптацию, также являясь предиспозицией к развитию в последующем заболевания. Таким образом, психовегетативный синдром может быть ранней инициальной фазой психосоматического или психического заболевания. Часто бывает невозможно провести грань между вегетативной дисфункцией и начальными проявлениями психосоматического заболевания. Эти размытые границы лишь подтверждают значение психовегетативного синдрома в развитии психосоматического заболевания. Следовательно, мы можем рассматривать вегетативную дисфункцию как субстрат, через который опосредуется психическое воздействие на соматические системы. Итак, в картине психосоматических заболеваний (гипертоническая болезнь, ишемическая болезнь, бронхиальная болезнь, язвенная болезнь, сахарный диабет, дистиреоз, нейродермит, псориаз, ревматоидный артрит, гинекологические психоэндокринные заболевания) всегда имеется различной интенсивности психовегетативный синдром, составляющий патогенетическую основу этих болезней. Конечно, патогенез важнейших психосоматических страданий не может быть полностью сведен к психовегетативным нарушениям. В то же время недооценивать психовегетативные нарушения (особенно на ранних стадиях заболевания) было бы совершенно неправильно.
В норме стресс сопровождается выбросом кортикотропин–релизинг фактора с последующей каскадной реакцией, завершающейся высвобождением глюкокортикоидов. Последние по механизму обратной связи тормозят секрецию кортикотропин–релизинг фактора, и система приходит в исходное состояние. Перенесенные в молодом возрасте психотравмирующие события и собственно хронический стресс, а также генетическая неполноценность гипоталомо–гипофизарно–надпочечниковой системы приводят к нарушению работы механизма обратной связи и длительному персистированию глюкокортикоидов. Избыточная продукция глюкокортикоидов ведет к выраженной нейрональной недостаточности в структурах, содержащих рецепторы к глюкокортикоидам, например, в гиппокампе. Последние генные исследования показали, что именно стресс подавляет нейрогенез и влечет за собой потерю структур некоторых нейронов головного мозга (лобные отделы коры, гиппокамп), которая является клеточной основой наблюдаемых повреждений в мозге у пациентов с депрессией. Повреждение гиппокампа может привести к ухудшению адаптивных возможностей индивидуума при последующих стрессорных воздействиях. Это может способствовать формированию синдромально очерченных тревожных, депрессивных, соматоформных расстройств. Доминирование конкретного психопатологического синдрома зависит от конституциональных особенностей личности. Но в условиях дистресса может реализоваться наследственная предрасположенность не только к психическому заболеванию, но и к заболеванию того или иного органа (психосоматоз).
Никакой стресс вместе со своими последствиями (бессонницей, дневной утомляемостью, раздражительностью, вегетативной дисфункцией) не проходит бесследно. В стрессовом состоянии нарушается качество жизни, ухудшается выполнение профессиональных функций. Стресс провоцирует развитие и экзацербацию психических и психосоматических заболеваний. Поэтому чрезвычайно важным становится адекватное лечение психовегетативного синдрома, индуцированного стрессом.
Терапевтическую стратегию необходимо выстраивать в зависимости от типа доминирующего расстройства психопатологической составляющей синдрома. Поскольку чаще всего вегетативная дисфункция ассоциирована с тревожными расстройствами, лидерами в терапии психовегетативного синдрома являются препараты, обладающие анксиолитическим эффектом. Выбор препарата зависит от степени выраженности уровня тревоги и длительности заболевания. При кратковременных субсиндромальном или мягком тревожном расстройствах используются растительные успокаивающие сборы или препараты на их основе, антигистаминные препараты (гидроксизин).
Валериана на протяжении многих лет используется в традиционной медицине благодаря гипнотическому и седативному эффектам и до настоящего времени остается весьма востребованным лекарством. Экстракт валерианы обладает седативным, гипнотическим и легким антиконвульсивным эффектами. Двойные слепые плацебо–контролируемые рандомизированные исследования демонстрируют, что эффекты валерианы на сон включают улучшение качества сна, удлинение времени сна и уменьшение времени периода засыпания . Влияние валерианы на структуру сна развивается спустя две недели после приема препарата, однократный прием валерианы не вызывает изменения структуры сна . Гипнотический эффект валерианы на сон более очевиден у лиц, страдающих инсомнией, чем у здоровых лиц. Эти свойства позволяют широко использовать валериану у лиц, продолжающих вести активный образ жизни, в том числе выполняющих оперативную работу, управление транспортом. Мягкий гипнотический эффект валерьяны позволяет использовать ее для купирования неглубоких инсомнических расстройств, вызванных стрессом.
Контролируемые исследования противотревожного эффекта валерианы продемонстрированы на различных моделях, в том числе на модели генерализованного тревожного расстройства. Клиницистам хорошо известен вегетотропный эффект валерианы, т.е. равномерное влияние как на психические, так и на соматические (вегетативные) симптомы тревоги.
Нейробиологические механизмы эффектов валерианы включают агонистическое влияние на А1–аденозин рецепторы , на бензодиазепиновые рецепторы и потенцирование ГАМК–ергической трансмиссии за счет облегчения выброса ГАМК и ингибиции обратного захвата ГАМК . Множество клинических и экспериментальных исследований подтверждают, что основным механизмом действия валерианы является потенцирование ГАМК–ергической медиации, что дает основание предполагать ее нейропротективный эффект. Тестирование эффектов валерианы на гиппокампальной клеточной культуре мышей показало ее отчетливый протективный эффект. Нейропротективный эффект валерианы может рассматриваться как новая мишень для защиты мозга от стрессорных воздействий.
Спектр побочных эффектов валерианы весьма узок и практически ограничивается только аллергическими реакциями. Несмотря на многолетнее применение валерианы в медицине и отсутствие клинических наблюдений поведенческой токсичности, недавно были проведены специальные исследования по изучению психомоторного и когнитивного эффектов экстракта валерианы (600, 1200 и 1800 мг) в сравнении с плацебо . Результаты данного исследования еще раз подтвердили отсутствие какой–либо поведенческой токсичности экстракта валерианы при однократном приеме у здоровых лиц. Несмотря на то, что экстракт валерианы метаболизируется системой цитохрома Р450, он практически не влияет на метаболизм других препаратов.
Мягкий анксиолитический эффект и безопасность валерианы позволяют широко использовать препараты на ее основе для лечения стресс–индуцированных психовегетативных реакций, особенно в наиболее уязвимых группах (подростки и пожилые лица). Существуют многочисленные сборы, содержащие экстракт валерианы. Добавление к экстракту валерианы других седативных средств растительного происхождения усиливает основные эффекты валерианы. Широко известный клиницистам препарат Персен содержит, помимо валерианы, экстракт мелиссы и мяты, что усиливает анксиолитический эффект валерианы и добавляет спазмолитическое действие. Особенно хорошо зарекомендовал себя в лечении субсиндромальных тревожных стресс–индуцируемых реакций Персен Форте, содержащий 125 мг экстракта валерианы в капсуле против 50 мг в обычной форме (благодаря чему Персен Форте обеспечивает высокий анксиолитический эффект).
При развернутом тревожном расстройстве в течение длительного времени препаратами так называемого первого выбора были анксиолитики бензодиазепинового ряда. Бензодиазепины до сих пор являются лучшим методом кратковременной терапии тревоги. Эти препараты наиболее легко переносятся и дают самый быстрый терапевтический эффект. Наиболее существенной проблемой в использовании бензодиазепинов является развитие привыкания и зависимости. При хронической тревоге альтернативой применения бензодиазепинов является психотерапия (предпочтительна когнитивная поведенческая терапия) или назначение препаратов других групп. Перспективными являются антидепрессанты, в особенности блокаторы обратного захвата серотонина (СИОЗС).

Литература
1. Donath F, Quispe S, Diefenbach K et al. Critical evaluation of the effect of valerian extract on sleep structure and sleep quality. // Pharmacopsychiatry 2000;33:47–53
2. Gutierrez S, Ang–Lee MK, Walker DJ, Zacny JP. Assessing subjective and psychomotor effects of the herbal medication valerian in healthy volunteers. // Pharmacol Biochem Behav 2004;78(1):57–64
3. Ortiz JG, Nieves–Natal J, Chavez P. Effects of Valeriana officinalis extracts on flunitrazepam binding, synaptosomal GABA uptake, and hippocampal GABA release. // Neurochem Res 1999;24:1373–1378
4. Santos MS, Ferreira F, Cunha AP et al. Synaptosomal GABA release as influenced by valerian root extract – involvement of the GABA carrier. // Arch Int Pharmacodyn 1994;327:220–231
5. Schulz H, Stolz C, Muller J. The effect of valerian extract on sleep polygraphy in poor sleepers: a pilot study. // Pharmacopsychiatry 1994;27:147–151
6. Schumacher B, Scholle S, Holzl J et al. Lignans isolated from valerian: identification and characterization of a new olivil derivative with partial agonistic activity at A1 adenosine receptors. // J Nat Prod 2002;65:1479–1485

Причины, заставившие обобщить и структурировать наблюдаемые в прикладной психофизиологии явления, это - постоянно задаваемый вопрос: что мы регистрируем, можно ли использовать вегетатику не только для детекции лжи, но и для глубокого изучения личности? Почему только вопросы? Можно ли кроме вербальных, воздействовать стимулами любой другой модальности по числу сенсорных систем человека?

Меня постоянно волновал вопрос: можно ли с помощью метода психофизиологии, анализа вегетативных реакций, изучать личностные психологические качества, детерминанты поведения и деятельности человека? Непреложным остается факт, что анализ вегетативных сдвигов в ходе психофизиологического тестирования позволяет решить задачу детекции лжи, а значит эмоциональное состояние при ответах на вербальный стимул несет в себе компоненты того, что позволяет дифферецировать виновного от невиновного. Какова разница между вопросами контрольного характера и вопросами, вызывающими выраженную эмоциональную реакцию, т.е. вопросами проверочного характера. Если мы говорим о реакциях, независимо от выраженности, то мы наблюдаем их на любой вопрос. Очевидно, что вопрос, сам по себе это – вербальный стимул, психологическая значимость, определяющая выраженность реакции появляется в связи с оценкой вопроса испытуемым, и обусловлена особенностями его личного восприятия. Что является необходимым условием возникновения реакции, что такое следы памяти, внимание, личностный смысл.

Природа вегетативных реакций – реакция адаптации.

Человеку при рождении даны два неосознаваемых мотива: мотив самосохранения и познавательный мотив.
На базе этих двух мотивов строится вся мотивационно-потребностная сфера личности по мере ее развития.
Формируется система стереотипов поведения, обеспечивающая выживаемость субъекта в условиях окружающей среды (экологической, социальной).
Совершенствуется мозг человека и его основные функции: память, внимание как неотъемлемая характеристика функционирования мозга.
Непроизвольное внимание обеспечивает действенность мотива самосохранения на неосознаваемом уровне, использующего усвоенные стереотипы поведения, облегчая деятельность мозга и не загружая его постоянной мыслительной работой.
Если мы говорим о непроизвольном внимании, то ему соответствует работа мозга на подсознательном – неосознаваемом уровне. Если говорим о произвольном, то ему соответствует работа сознания.
Человеку свойственно чувство самосохранения, проявляемое на любом жизненном этапе в любой ситуации. Причем формы его проявления зависят от условий окружения. Оно может проявиться в предпочтительном для него социальном поведении: «человек ищет где ему лучше»; в защитных моторных реакциях, в ситуации угрозы физического ущерба; в избегании возможных последствий за совершенные социально наказуемые действия в ситуации детекции лжи; может проявляться в возникновении состояния тревожности при ожидании непредсказуемых воздействий среды.

В психологии существует, введенное А.Н. Леонтьевым, понятие личностного смысла, которое определяет направленность любого вида деятельности личности, мыслительной, поведенческой, социальной с позиции условий выживания, изменения среды окружения в необходимом или выгодном для личности направлении. Тождественность понятий «Личностный смысл» и «чувство самосохранения» можно было бы принять без оговорок, если бы мы не наблюдали поведения, которое идет в разрез с чувством самосохранения в ущерб собственным интересам личности в угоду общественным, что свойственно обычно человеку с высокими жизненными идеалами.

В конце концов, генетически заложенным в нас является поведение, направляемое чувством самосохранения, направленное в частности и на сохранение вида. Подобную картину мы можем наблюдать и в поведении братьев наших меньших (случай с утятами). Поэтому полной тождественности этих понятий ожидать не следует.

Тем не менее, в условиях СПФИ понятия «личностный смысл» и «чувство самосохранения» приобретают практически одно и то же значение, поскольку при тестировании речь идет об изучении личностных особенностей испытуемого и не требуется совершения им каких-либо социально или личностно обусловленных действий. Единственным стремлением или мотивом, определяющим направленность его действий и мыслей, является подаренное ему природой чувство самосохранения, которое позволяет ему адаптироваться в агрессивной для него среде, оценивающей его с позиций соответствия тех же адаптационных возможностей, или детерминант поведения требованиям социальной среды окружения.

В этих условиях, любые воздействия, адресуемые полиграфологом испытуемому, становятся для него жизненно важными, приобретают «личностный смысл». Тем самым стирается грань между двумя фундаментальными понятиями «чувство самосохранения» и «личностный смысл». В то же время, согласно теоретическим соображениям А.Н. Леонтьева, личностный смысл, являясь некой отдельно стоящей психологической сущностью, можно актуализировать в любой момент, на любом этапе тестирования, концентрируя его внимание на конкретный стимул. Например, достаточно убедить испытуемого в том, что его тестируют не с целью проверки его социальной надежности, но лишь с целью оценки характериологических качеств.

Тем самым фокус его внимания концентрируется на вопросах, касающихся его личных психологических качеств, для него они становятся жизненно важными, попадают в область т.н. «динамических личностных смыслов». В СЛОГе это приводит к усилению значимости группы контрольных вопросов и, соответственно к повышению порога ошибки второго рода – «ложного обвинения». На базе этих соображений можно было бы говорить о том, что конечной точкой тестирования является сравнение по силе выраженности мотива самосохранения с актуализируемым личностным смыслом. Но это равносильно сравнению литра молока с килограммом картофеля. Скорее всего понятие личностного смысла в психологии подменяет понятие концентрации внимания к определенному предмету, явлению, действию, образу в самом широком смысле. Разве исследователь, задавшись целью изучить какое-либо явление для достижения успеха сознательно помещает это явление в поле «динамических личностных смыслов»?

Вероятнее всего он концентрирует внимание на этом явлении и сопровождающих его фактах. Мы привыкли искать смысл наших действий, мотивы и мотивировки объясняющие эти действия. Но смысл наших действий это и есть мотив, имеющий под собой реальную физиологическую основу, это - сохраненный мозгом образ действий по удовлетворению потребности (определенным образом организованная нейрологическая структура мозга). Но тогда возникает вопрос: а что же такое личностный смысл? Скорее всего это психологический термин тождественный вниманию, введенный А.Н. Леонтьевым для упрощенного восприятия фундаментального психофизиологического феномена, который является неотъемлемой характеристикой работы мозга. С позиций психофизиологии этот термин не несет в себе реальной физиологической основы. В то же время, внимание это - реальность или психофизиологический феномен характеризующий качественную сторону работы мозга, оно поддается изучению и измерению.

Личностный смысл, с этих позиций, представляет собой некую абстрактную категорию или терминологический экзерсис, описывающий ситуацию, в которой некий образ, явление, действие попадает в область концентрации внимания обследуемого.

Таким образом, процесс тестирования испытуемого, организованный с целью изучения его психологических особенностей, мотивационной сферы, любых других характериологических качеств может дать картину соотносительной выраженности тестируемых качеств, присущих обследуемому, поскольку его внимание сконцентрировано на конкретной цели исследования. Но что же тогда является причиной различий в выраженности эмоциональных реакций обследуемого. Что касается проблемы детекции лжи, тут все понятно, ученые постарались и выдвинули около полутора десятка теоретических обоснований (угрозы наказания, аффекта, информационная, рефлекторная и т.д.). Неоспоримым компонентом, такого тестирования является страх разоблачения у виновного, который вызывает у него стрессорные вегетативные реакции разной степени выраженности. Осознание вины за совершенный асоциальный проступок является первопричиной возникновения реакций. В случае, когда ведется изучение психологических качеств испытуемого, справедливо ли говорить об осознании вины перед социумом и страхе наказания?

Чрезвычайно важно для практических психофизиологов или полиграфологов понимание картины наблюдаемых изменений вегетативных функций связанных с воздействием стимулов. Естественно следует различать простые физические стимулы, воздействующие на одну из рецепторных систем человека (принято считать, что их у нас пять, на самом деле их гораздо больше), от сложных вербальных, несущих семантическое содержание, которые и представляют собой инструментарий полиграфолога. Пути афферентации у них разные. Впрочем, любой стимул адресованный нашим органам чувств может нести семантическое содержание. Можно говорить о семантике звуков, зрительных образов, запахов, вкусов и т.д.

В большинстве случаев действие простых физических раздражителей надпорогового уровня не вызывает у нас необходимости осмысливать их происхождение, место их локализации или оценивать их значимость. Мы воспринимаем их на подсознательном уровне, не нагружая мозг мыслительным процессом. Более того мы быстро адаптируемся к таким раздражителям и можем их воздействие даже не замечать, если заняты чем-то другим, более важным для нас. Как правило такие раздражители не вызывают вегетативных реакций, при условии, если прошла ориентировочная реакция на их появление. Другое дело вербальный стимул, имеющий смысл и содержание, направленный одним работающим мозгом другому. Необходимость осознания семантического содержания стимула появляется автоматически, и тем не менее он, как оказывается, может восприниматься и на подсознательном уровне.

Попробуем разобраться с этим феноменом. Многие из нас, если не каждый сталкивались с таким удивительным явлением, который называется «дежавю» - психическое состояние, при котором человек ощущает, что он когда-то уже был в подобной ситуации, однако это чувство не связывается с конкретным моментом прошлого, а относится к прошлому в общем. По сути это явление связано с прошлым опытом человека, в сознании которого существует энграмма или образ той или иной ситуации, в которой он однажды уже побывал, но вспомнить, когда, где и при каких обстоятельствах он не может. Так или иначе происходит процесс сравнения, предъявляемого образа, заложенного в семантике вербального или стимула любой другой модальности, с имеющимся в памяти.

Этот процесс неизбежен, поскольку здоровый действующий мозг находится в постоянном взаимодействии с окружающей средой. Вполне очевидно, этот процесс может иметь разную глубину и осуществляться на разных уровнях осознания. Для простоты, с известной степенью обобщения, независимо то глубины процесса, будем называть его механизмом «дежавю».

А теперь следует обратить внимание на то, каким образом происходит развитие и становление личности человека. От простых рефлексов к ситуационному поведению, коллективному, и наконец к с социально обусловленному, определяемому социальными установками, ценностями, философскими взглядами и воззрениями. Трудно представить себе, что с развитием личности утрачивается способность человека воспринимать окружающую действительность на рефлекторном или любом другом уровне восприятия, соответствующего его развитию в онтогенезе.

Скорее всего эти механизмы совершенствуются, что собственно и определяет ее развитие. Но тогда любой внешний стимул или раздражитель, в зависимости от его характера и модальности может включать любую из этих систем оценки и реагирования и, что вполне очевидно, их совокупность. Отсюда все разнообразие или палитра вариантов реагирования. На подсознательном уровне, на уровне осознания, на уровне оценки результата действия (акцептор действия по Анохину П.К.), на уровне социальной оценки и сравнения с социальными ориентирами, ассоциаций или реминисценций памяти. Так или иначе, любой внешний раздражитель обращается к функционирующему мозгу человека, его функции памяти с зафиксированными энграммами стереотипов поведения; образов, соответствующих ранее приобретенным знаниям об окружающем мире.

В качестве примера, попробуем задаться вопросом, может ли человек, никогда не получавший из окружения оценки его качеств или не отождествлявший себя или свои действия с прототипом, уже получившим такую оценку, считать себя, например, «мнительным»? Неоднократно повторяемая ситуация, в которой он получает подтверждение со стороны о том, что он мнителен, дает основание согласится с наличием этого качества в его характере.

Иными словами, только через оценку окружения, взаимодействия с социальной средой, он осознает наличие в нем этого качества. При этом, ни коим образом не отрицается генетически обусловленная мнительность характера. Речь идет только об осознаваемости черты характера. Вопрос задаваемый в процессе тестирования «Вы считаете себя мнительным человеком?», может вызвать мгновенную реакцию, поскольку в памяти сохранился образ той ситуации, в которой ему ставился диагноз – мнительный, вполне возможно ему неоднократно говорили об этом. Вопрос может заставить человека задуматься, поскольку он никогда не получал такой оценки, тогда включается мыслительный процесс (категория вопросов сомнения).

Может оказаться, что он не придавал и не придает этому качеству значения и тогда реакция отсутствует. Так или иначе, происходит процесс идентификации или принадлежности образа воздействующего стимула, образу имеющегося и сохраненного памятью. Полное соответствие вызывает выраженную реакцию, частичное менее выраженную. Отсутствие реакции свидетельствует об отсутствии или незначимости этого качества для испытуемого. Иначе говоря, запускается механизм «дежавю». Как далее будет развиваться ситуация зависит от значимости тестируемого вопросом качества для испытуемого. Как уже упоминалось картина может быть разной.

Допустим есть положительные и отрицательные психологические качества, здесь все ясно. Плохие (жадность, трусость) отвергаются испытуемым, хорошие (смелость, патриотизм) присваиваются, но с разным эмоциональным откликом. Причиной тому служит эмоциональная заинтересованность объекта исследования в оценке того или иного качества, определяемая их разной выраженностью у обследуемого. Но есть нейтральные качества (общительность, эмоциональность). Ответ на соответствующий вопрос, для некоторых испытуемых, требует включения мыслительного процесса с целью оценки степени выраженности качества в характере обследуемого, но так или иначе эмоциональная заинтересованность объекта исследования остается, и она отражается в глубине изменения вегетативных функций.

Следует заметить, что с учетом семантики ответов испытуемого появляется возможность получения количественной оценки адекватности ответов испытуемого или адекватности самооценки. Совокупность реакций с ответами «ДА» свидетельствует об осознании испытуемым наличия в его характере тестируемых качеств, с ответами «НЕТ» об их отсутствии. Поскольку эмоциональные реакции имеют разную значимость, свидетельствующую о разной степени выраженности качеств, разница между суммарными значениями реакций с ответами «ДА» и «НЕТ» дает представление об адекватности самооценки испытуемым своих качеств в обобщенном виде. В ситуации расследования, такой подход дает представление об общей искренности испытуемого при ответах на вопросы теста.

Зададимся вопросом, как возникают реакции и что они означают:

простые раздражители – ориентировочная реакция на подсознании, в необходимых случаях осознание значимости; сильный раздражитель неосознаваемая паника, независимо от типа рецептора, играет роль сила воздействующего стимула; стресс при очень сильном раздражителе.
вербальный стимул: реакция может возникать на подсознательном уровне в случае отвлеченности объекта, отсутствия необходимости осмысливать значимость стимула. Свидетельством тому может быть отсутствие КГР. При наличии реакции ФПГ.
Значимость стимула может быть обусловлена ситуацией, целевым назначением тестирования, предтестовой установкой, привлечением внимания, ассоциативным процессом, когнитивным консонансом либо диссонансом, когда семантическое содержание предъявляемого стимула соответствует либо не соответствует детерминантам поведения личности, ее взглядам убеждениям, психологическим особенностям личности. Наблюдаемые реакции могут быть разной степени выраженности, и с разным вкладом отдельных п/ф показателей в обобщенный показатель реакции, что обусловлено разной степенью включенности в процесс реагирования мыслительной деятельности, глубиной этого процесса.
Стресс соответствует полной идентификации или принадлежности образа воздействующего, описываемого семантическим содержанием стимула, образу имеющегося и сохраненного памятью. С этих позиций становится понятным, что любой стимул вызовет реакцию той или иной выраженности, что зависит от степени соответствия образа воздействующего стимула, образу имеющегося и сохраненного памятью. Следовательно, в тестировании можно использовать любые стимулы, имеющие семантическое содержание, понимаемое в самом широком смысле. Можно быть уверенным, что мы всегда получим вегетативный отклик организма человека.

Гораздо более выраженное значение для личности несут в себе стимулы, направленные на определение отклонений от социальных норм поведения, что соответствует ситуации расследования. Процесс тестирования в таком случае включает не только механизм «дежавю», но и механизм проверки соответствия детерминант поведения нормам и законам социальной среды окружения, что порождает чувство вины и более выраженную реакцию.

Иными словами, стимулы с семантическим содержанием отличаются между собой тем, что одни включают только механизм «дежавю», т.е. обращение к следам памяти, другие включают не только механизм «дежавю» но и механизм «проверки соответствия» социальным нормам с последующим появлением чувства вины у причастного к совершению асоциальных поступков. Для невиновного испытуемого процесс осознания значимости стимула заканчивается активизацией только механизма «дежавю». Для виновного за активизацией механизма «дежавю» следует включение механизма «проверки соответствия». Образно говоря появляется некая психологическая надстройка, усиливающая выраженность эмоциональной реакции. В технологии детекции лжи мы уповаем на проявление этого феномена, что позволяет нам идентифицировать виновное лицо. Априори мы уверены в том, что проявление этого феномена даст нам возможность отличить невиновного тестируемого от виновного. Именно этот феномен вселяет в нас оптимизм и уверенность, определяет смысл и содержание профессии полиграфолога.

Отсюда заявление о том, что мы имеем дело и ориентируемся на наличие следов памяти у обследуемого, приводит к ошибочным выводам относительно его вины. Наличие следов явление необходимое, но не достаточное. Прежде чем делать вывод о виновности испытуемого на основании наличия следов памяти, следует убедиться в его вине, а это значит убедиться в значимости стимула, вызывающего чувство вины т.е. проверочного вопроса.

Можно быть уверенным, что воздействие стимула, порождающего чувство вины, в большинстве случаев, на фоне стимулов, вызывающих активизацию только механизма «дежавю» может быть с успехом выделено, даже в случае применения приемов, усиливающих психологическое воздействие группы вопросов сравнения, т.е манипуляции вниманием. Все что попадает в сферу произвольного внимания испытуемого приобретает личностный смысл, с позиций психологии. Именно на этом построен принцип тестирования с помощью вопросников в формате СЛОГ. В то же время, становится понятным прикладное значение метода психофизиологического изучения психологии личности и связанные с этим методические подходы, реализованные в АПК «Дельта-Оптима».

Если автономное возбуждение является частью эмоции, а переживание эмоции является вероятным следствием лжи, то по наличию автономного возбуждения можно заключить, что человек лжет. Это соображение послужило основой для создания детектора лжи.

В нем применяется прибор многоканальной регистрации под названием полиграф. Он одновременно измеряет несколько физиологических реакций, являющихся частью автономного возбуждения (рис. 1). Чаще всего измеряются и регистрируются изменения частоты сердцебиений, кровяного давления, дыхания и кожно-гальванической реакции (КГР, изменения электрической проводимости кожи при эмоциональном возбуждении).

Рис. 1. Записи на полиграфе фактической лжи и имитации лжи. Записи показывают физиологическую реакцию испытуемого, когда он лжет и когда симулирует ложь. Кривая дыхания (верхняя линия) показывает, что он задержал дыхание, когда готовился к первой симуляции. При второй симуляции ему удалось значительно изменить сердечный ритм и КГР (по: Kubis, 1962).

При работе с полиграфом стандартная процедура предусматривает проведение первой записи, когда испытуемый расслаблен; эта запись служит фоном для оценки последующих реакций. Затем эксперт задает ряд тщательно сформулированных вопросов, на которые испытуемый должен по инструкции реагировать ответами «да» или «нет». Некоторые из этих вопросов - «критические», это означает, что виновный весьма вероятно в ответ на них солжет («Вы ограбили прачечную Берта 11 декабря?»). Другие вопросы являются «контрольными»; даже невинные люди иногда лгут в ответ на такие вопросы (например: «Случалось ли вам когда-либо взять что-то, что вам не принадлежало?»). Еще есть «нейтральные» вопросы (например: «Вы живете в Сан-Диего?»). Критические вопросы рассеяны среди контрольных и нейтральных; между вопросами оставляют достаточно времени, чтобы показания полиграфа вернулись в нормальное положение. Предполагается, что только у виновного физиологические реакции будут сильнее на критические вопросы, чем на другие. По сути, обнаружение лжи основывается на игре, в которой эксперт изо всех сил пытается убедить испытуемого, что всякая попытка обмануть машину сразу будет обнаружена (Saxe, Dougherty & Cross, 1985). Внушение такой веры испытуемому может быть важнее, чем сами записанные кривые.

Однако использование полиграфа для обнаружения лжи далеко не ограждает нас от обмана. Реакция на вопрос может показывать, что испытуемый возбужден, но не то, почему он возбужден. Невиновный человек может находиться в сильном напряжении или эмоционально реагировать на некоторые слова, содержащиеся в вопросе, и вследствие этого казаться лгущим, когда говорит правду. С другой стороны, у опытного лжеца во время лжи возбуждение может быть очень невысоким. А хорошо осведомленный испытуемый может «побить» машину, думая о чем-то возбуждающем или напрягая мышцы при нейтральных вопросах, создавая тем самым фон, сравнимый с реакциями на критические вопросы. Запись на рис. 1 показывает реакции при настоящей лжи и при симулированной лжи, В этом эксперименте испытуемый задумывал число и затем пытался утаить его от эксперта. Число было 27, и на записи сердечного ритма и КГР видны заметные изменения, когда испытуемый отрицает число 27.

Этот испытуемый симулировал ложь на число 22, напрягая пальцы на ногах и создавая тем самым заметные реакции сердечного ритма и КГР.

Из-за этих и других проблем федеральные суды и большинство судов штатов не допускают проверки на полиграфе; а те суды, которые это допускают, обычно требуют, чтобы обе стороны (обвинение и защита) согласились на его использование. Такие тесты, однако, часто применяются в предварительных криминальных расследованиях, а также нанимателями во время интервью с кандидатами на посты, требующие доверия.

Представители Американской полиграфной ассоциации заявляют, что при проведении тестирования опытным оператором точность оценок не хуже 90%. Критики, однако, считают, что она гораздо ниже. Например, Ликкен (Lykken, 1984) полагает, что при исследовании в реальных жизненных ситуациях детектор лжи дает верный ответ только в 65% случаев и что у невиновного человека шанс провалить этот тест составляет 50:50. Он утверждает, что полиграф обнаруживает не только возбуждение, сопровождающее ложь, но также и стресс, испытываемый честным человеком при соединении его с оборудованием. Кроме того, виновный человек, если он менее общителен, может меньше возбуждаться во время лжи и, следовательно, его труднее разоблачить (Saxe, Dougherty & Cross, 1985). Тем не менее многие бизнесмены считают, что выгоды от такого тестирования перевешивают риск, и тесты на полиграфе нередко применяются в частной индустрии. Они часто используются также в интересах закона. Например, ФБР выдает ежегодно несколько тысяч направлений на тестирование полиграфом - в основном для проверки руководства либо установления конкретных фактов - в областях, где, по мнению экспертов, полиграф наиболее полезен. В криминальной и частной практике у каждого есть законное право отказаться от тестирования на полиграфе. Однако это едва ли выход для тех, чей отказ по какой угодно причине может поставить под вопрос их служебное повышение или прием на работу.

Другой тин детектора лжи замеряет изменения голоса человека, необнаруживаемые человеческим слухом. Все мышцы, включая те, что управляют голосовыми связками, слегка вибрируют во время работы. Если говорящий находится под стрессом, этот тремор, передаваемый голосовым связкам, подавляется активностью автономной нервной системы говорящего. Когда запись голоса человека воспроизводится через прибор, называемый анализатором голосового стресса, зрительную репрезентацию его голоса можно вывести на диаграммную бумагу. Дрожание голосовых связок в голосе человека, когда он расслаблен, напоминает ряд волн (левая часть рис. 2). Когда у говорящего стресс, это дрожание подавляется (правая часть рис. 2).

Рис. 2. Влияние стресса на голосовой паттерн. Анализатор голосового стресса производит графическую запись речи. Изображение голоса говорящего, когда он расслаблен, похоже на ряд волн, показанных на рисунке слева. Волны создаются очень маленькими вибрациями голосовых связок. При стрессе эти вибрации подавляются, создавая изображение, сходное с показанным справа (по: Нolden, 1975).

Анализатор голосового стресса используется для обнаружения лжи в сущности так же, как и полиграф: нейтральные вопросы перемежаются с критическими, и ответы на них испытуемых сравниваются. Если ответ на критический вопрос сопровождается растянутой формой волны, вероятно, человек говорит правду (насколько известно, дрожание голосовых связок не поддается волевому контролю). С другой стороны, стрессовая форма волны показывает только то, что человек находится в напряжении или обеспокоен, а не обязательно, что он лжет.

Однако с использованием анализатора голосового стресса для обнаружения лжи связаны две серьезные проблемы. Во-первых, поскольку этот анализатор может работать через телефон, через радио- или телепередачу или с магнитофонной записью, существует возможность неэтичного его использования. Вторая проблема - это точность анализатора голосового стресса. Некоторые исследователи полагают, что он различает виновного и невиновного столь же точно, как и полиграф; другие считают его не более точным, чем случай. Нужно еще много исследований, чтобы определить взаимосвязь изменений голоса с другими физиологическими параметрами эмоции (Lykken, 1980; Rice, 1978).