Айн рэнд источник атлант расправил плечи. Атлант расправил плечи

Дочитал. С третьей попытки. Длинная вышла история. В 5-6 лет.

2008 год . Купил где-то электронную текстовую версию. Не пошла. Ладно, думаю, «молод ишшо». Отложил.

В 2010 наткнулся на одну (одну!) главу в mp3. Ну думаю, ладно - возьмем измором. В машине прослушаю. Фигу. Остальных глав нигде не было. В магазинах типа озона тоже нет. Ни издательства не смог тогда найти, ничего. Да что ж такое, думаю. Ладно. Еще год прошел.

В 2011 или 2012 , точнее и не припомню, наткнулся на толстенное бумажное издание. Купил. Начал читать. Та же фигня, что и пару лет назад. Ну не идет. Ну скучно же.

В 2012 нашел фильм . Точнее экранизацию первой части романа. Смотреть легче. Хотя снято тоже не очень. Второй части не нашлось в хорошем переводе. Да и в комментариях подсказали, что вторая часть пострадала от смены актерского состава.

Наконец, неделю назад, случайно, нашел в аудио-формате полный вариант книги. Аудио спектакль. Залил на бронефон и пока водил старшего в школу слушай по одной-две главы. А тут еще дорога в Харьков и обратно: 10 часов в наушниках. Прочел. Послушал, точнее.

Только теперь понял, что было не так. Написана книга с литературной точки зрения не то чтобы плохо… Никак. Топорно. Характеры прямые как двери. Если мужчина и он хороший, то у него на груди табличка - «Хороший герой, 1 шт». Решения у него не то, что простые, а прямые. Тупо прямые. Без вариантов. смеется он громко. Терпит всех до упора и весь такой Атлант-Атлант. А вокруг него фурии с гарпиями, чтобы всем было понятно какой он хороший, раз плохие его так не ценят. А он же терпит их - значит хороший. Понятно? Если мужчина в романе плохой, то в конце он так и кричит прямо «Я плохой!», сходит с ума и убегает от этого. Плохой, но с тонкой душевной организацией, угу. Только что рычал «Убейте его!» и изменял законной супруге, а тут раз и плохо ему стало от осознания насколько он плохой. Бр-р-р-р. Аж пластиком пахнет от таких характеров.

Перебирать всех в романе смысла нет, но если пират - то благородный, женщина - волевая, но она все-таки слабая, а в момент перестрелки, вооруженные солдаты вместо того, чтобы валить человека, который разбивает окно и прыгает в комнату, чуть ли не хором спрашивают его «Как тебя зовут?!». А он такой: «Я - Робин Гуд!». А они такие: «Прости нас, Робин Гуд» и поголовно все застыли в оцепенении. Солдаты. С оружием. Болливуд, блин, какой-то. Паноптикум с попом в ванной.

А книга - дельная. Местами прямо таки… пробивает. Вопреки деревянной художественности слова. Но «пробивает» какой-то защитный слой циничности окружающего мира. Как будто смотришь на то, как дети в песочнице играют в магазин, а когда у кого-то не хватает на мороженное из песка, все равно «продают» ему порцию. И кажется, что мы все какие-то черствые. А вот они…

Не знаю, правильно ли сравнивать карикатурно правильных в своей правоте героев романа с детьми. Может это задумка автора. Может я злой стал. Или кроме бизнес-литературы я еще и художественную читаю и есть с чем сравнивать. Но… не слушайте меня. Лучше просто возьмите и прочтите. Я вас уже как мог предупредил и теперь вам не страшно будет. Хорошая книга. Или может так мне вовремя попалась. Не знаю.

Логика

В книге все черно-белое. Тут наши, за рекой - не наши. Сражаемся. Самоотрекаемся. Все как положено. Но в этом есть своя прелесть. Простота. Понятность. Логика. Нет - не логика построения сюжета (там ее нет - там прямолинейная как дверь шкафа сюжетная линия), а ЛОГИКА, выводы, последовательность, необратимость результатов которые автор вложили в голову всем хорошим героям. Логика, на которой построен старый мир. Логика, которой как инструментом, этот старый мир герои вскрывают как консервную банку. Логика, которая помогает нашим и губит не наших. Логика, как главный герой романа - это первый плюс из-за которого стоит прочесть Атланта.

Люди

Обычные люди, которые часто в романе выступают фоном, декорацией, перед которыми главные герои говорят заученные фразы. А потом декорация оживает. И люди стоят вдоль железной дороги. По своей воле. Помогая переменам. Выражая свою волю. Вызывая уважение. Люди, которым хочется пожать руку за то, что они встали и пошли отстаивать свою точку зрения. Вторая причина прочесть книгу - люди. Хорошие, простые, правильные люди. Мудро ненасильственные. Мудро.

Упорство

Упорство в том, что надо делать Дело. Порой упорство в романе оборачивается для героев их Криптонитом, но именно Упорство - то, чего сейчас, как мне кажется, не хватает нам всем. Мне.

Упорство делать свое дело и идти выбранным путем. Как машина, которая просто работает. Как паровоз. Простой и понятный паровоз, который превращает мощность в скорость и совершает понятную Работу, чтобы доставить состав из пункта А в пункт В. Действие, которое необратимо наступает за осмыслением… За пониманием.

Если вы склонны много думать и мало делать - Атлант полон других героев. Попробуйте. Они заряжают. Необратимой последовательностью действий и результатов.

Работа

Сама идея честных деловых отношений. Отношений не «получи», а «заработай», мне кажется настолько выпукло прописана в романе, чтобы еще и еще раз царапнуть тех из нас, кто «ждет, что оно само». В романе, конечно, побеждают те, кто делают. Строят. Запускают. Зарабатывают. Это нужно напоминать.

Что-то умное в самом конце

Мне повезло. В те моменты, когда скорый поезд в романе несется через пустыню Колорадо со скоростью 100 миль в час, я ехал в столичном экспрессе, все с той же скоростью, которая прописана в романе как скорость жизни, скорость бизнеса и решений. Ощущения от прочитанного накладывались с ощущением путешествия. С ощущением того, что я сам сейчас делал свое Дело. Это помогло мне полюбить эту книгу.

Не скажу, что книга перевернула мой мир. Встречал и такие отзывы на роман «Атлант расправил плечи». Причем от людей мной лично уважаемых за результаты. Не скажу, что поставлю эту книгу на первое, второе или даже десятое место на своей полке «книг для бизнеса». Тоже нет.

Но что-то есть в этой книге. С ее простотой. С прозревающими вовремя плохими, от чего они тут же становились хорошими. С поездами и линией Джона Голта, про которого весь роман то и дело люди спрашивают друг друга. С простоватой фантастикой, всеми этими «силовыми полями» на фоне паровозов и кочегаров.

Почитайте, а еще лучше - прослушайте в хорошем качестве. Может быть и вам понравится. И вы тоже спросите себя - а кто такой для меня, Джон Голт?

Настоящее имя писательницы Айн Рэнд — Розембаум Алиса. И она имеет российские корни. Появилась на свет она в Санкт-Петербурге 2 февраля 1905 года. Её отец был торговцем химическими товарами. Она была одаренным, своенравным и очень уверенным в себе ребенком. Алиса очень быстро стала интеллектуальной гордостью семейства.

Она очень рано начала писать и создавать свой собственный мир иллюзий, который был более интересен, чем окружающая ее действительность. Впервые в 9 лет она решила для себя, что будет писательницей.

По информации Библиотеки конгресса США произведения Айн Рэнд, особенно «Атлант расправил плечи» , заняли второе место в рейтингах самых читаемых книг и книг, которые наиболее повлияли на жизненную позицию американцев. Многие известные люди Америки являются почитателями ее творчества.

Айн Рэнд считала, что просто невозможно развить ее философские положения за жизнь одного поколения человечества. Айн Рэнд признают американские критики, но при этом она была и остается русским мыслителем. Она была художником слова, философом, который выходил за рамки известных школ, общественным критиком и человеком, чьи идеи были направлены против традиционных антимоний западной мысли.

«Атлант расправил плечи» — главное произведение писательницы. Он был переведен на множество языков и оказал большое влияние на жизни нескольких поколений. Писательница своеобразно сочетает фантастику и реализм, антиутопию и утопию, гротеск и романтический героизм. Автор по-новому представляет извечные «проклятые вопросы» и дает читателю собственные ответы – парадоксальные, спорные и острые.

О чем же именно эта книга?

Сюжет книги «Атлант расправил плечи» таков — в США к власти приходят социалисты и правительство устанавливает «равные возможности». Оно считает справедливым сделать богатыми бесталанных за счет талантливых. Происходят гонения на бизнес, это приводит к разрушению экономики. А еще загадочным образом просто исчезают талантливые люди и отменные предприниматели. Главные героями романа являются вице-президент железнодорожной компании Дагни Таггерт и глава сталелитейного производства Хэнк Риарден. Они тщетно пытаются бороться с сокрушимыми событиями. Общество впадает в апатию и хаос, вместо того, чтобы жить и процветать.

Структура романа «Атлант расправил плечи» такова, что он состоит из трех книг:

Книга 1. Непротивление.

В этой части автор знакомит читателей с главными героями, которые стараются бороться со своими антиподами — бездарными государственными чиновниками. Рассказ начинается с вопроса -кто такой Джон Голт? На протяжении всего романа герои будут искать ответ на этот вопрос.

Книга 2. Или-или.

Во второй части романа автор дает социальный прогноз. Возникла ситуация, когда правительство решило взять курс на «равные возможности», но в итоге все оказываются проигравшими. Правительство вводит запреты на развитие производства и лоббирует интересы «нужных» людей. Это и начинает разрушают общество. Рассказ динамичен благодаря сложным переплетениям судеб главных действующих лиц, любовным коллизиям и загадке, связанной с непониманием, кто это — Джон Голт?

Книга 3. А есть А

В третьей части Айн Рэнд развенчивает заблуждения тех, кто борется за братство и равенство. Действия чиновников, которые лицемерно призывают граждан к самопожертвованию, но при этом ограничивают свободу предпринимателей, приводят к краху экономики страны.

В сюжете сплетены финансовые и политические интриги, а сквозь них пробивается гимн новой этике. Герой нового времени, изобретатель Джон Голт, который объединяет «нравственности разумного эгоизма» лишь одной фразой — Я никогда не буду жить ради другого человека и никогда не попрошу другого человека жить ради меня».

Эта книга поистине меняет мировоззрение. Она формирует иное видение мира и отвечает на вопросы о смысле жизни и предпринимательстве.

Это произведение было в списках бестселлеров «The New York Times» уже спустя три дня с начала продаж и оставался там 21 неделю.

Этот роман — самый значимый в жизни автора, на его написание ушло 12 лет.

Книга издается в нескольких оформлениях.

Наиболее удобное – это вариант трехтомника. В таком исполнении в комплект входит три книги в твердом переплете, бумага белая. Все три книги запаяны в пленку. Также этот роман можно приобрести в одном томе с мягким переплетом. В таком оформлении бумага сероватая. И есть третий вариант – подарочный. Три тома собраны в одной книге, книга имеет твердый переплет и коричневую тканевую обложку с тиснением фольгой. Бумага в этом издании белая.

И ниже делюсь с вами видеообзором на «Атлант расправил плечи»:

Цитаты из книги «Атлант расправил плечи» Айн Рэнд:

Ум человека - основное орудие его выживания. Жизнь человеку дана, выживание - нет. Тело человеку дано, пища - нет. Мозг ему дан, но ум - нет.

Уходите без оглядки от любого, кто скажет вам, что деньги - зло. Эти слова - колокольчик прокаженного, лязг оружия бандита. С тех пор как люди живут на земле, средством общения для них были деньги, и заменить их в качестве такого средства может только дуло автомата.

Если удовольствие одного покупается страданием другого, лучше совсем отказаться от сделки. Когда один выигрывает, а другой проигрывает, это не сделка, а мошенничество. Ты же не поступаешь так в делах, Хэнк. Не поступай так и в личной жизни.

Предисловие

Как нам реализовать мозги, или шаг вперед – два вперед

(несколько слов об очень современной книге)

Дорогой читатель, такая уж нам выпала доля – жить в эпоху перемен. При этом каждый понимает, что это перемены не только в наших судьбах, в истории нашего Отечества, но и в сознании. Хотим мы того или нет, но для большинства из нас переориентация сознания становится залогом выживания. И вновь перед каждым встают «проклятые вопросы», так мучившие классиков русской литературы: «Что делать?», «Кто виноват?», «Тварь ли я ничтожная или…»

У нас есть все основания считать совокупность творчества Айн Рэнд, автора романа «Атлант расправил плечи», одной из самых колоссальных (как по объему, так и по масштабам воздействия на умы) и нетривиальных попыток в нашем веке дать всеобъемлющий ответ на эти столь актуальные ныне вопросы. Несмотря на то, что пять лет мы стараемся по мере сил знакомить читателя с произведениями этой исключительно самобытной писательницы (ее первый роман «Мы – живые» опубликован на русском языке в 1993 году, а принесший ей мировую известность «Источник» в 1995-м), имя ее почти неизвестно в нашей стране. А ведь Айн Рэнд родом из России, из Санкт-Петербурга. Дочери питерского аптекаря средней руки, в ранней юности вкусившей прелестей революционной и послереволюционной российской жизни, удалось, несмотря на сомнительное социальное происхождение и антибольшевистские взгляды, закончить ставший уже Ленинградским университет и поработать экскурсоводом в Петропавловской крепости. Цельная и целеустремленная, абсолютно бескомпромиссная и склонная к нравственному максимализму, она оказалась парадоксально близка к плакатному типажу комиссара, растиражированному соцреализмом. Однако взгляды и идеалы ее были противоположны коммунистическим. При таком сочетании она была в Советской России не жилец, и прекрасно это понимала. В 1926 году ей чудом удалось вырваться сначала в Латвию, а затем и в США, где она обрела вторую родину и долгую писательскую (и не только писательскую) славу.

«Атлант расправил плечи» – самый монументальный по замыслу и объему роман Айн Рэнд, переведенный на десятки языков и опубликованный десятками миллионов экземпляров. Место действия – Америка. Но это Америка условная: элементарный комфорт постепенно становится роскошью для немногих избранных; множатся и разрастаются кризисные зоны, где люди умирают с голоду, в других местах гниет богатейший урожай, потому что его не вывезти; уцелевшие и вновь народившиеся предприниматели обогащаются не за счет производства, а благодаря связям, позволяющим получить государственные субсидии и льготы; последние талантливые и умные люди исчезают неизвестно куда; а правительство борется с этими «временными трудностями» учреждением новых комитетов и комиссий с неопределенными функциями и неограниченной властью, изданием бредовых указов, исполнения которых добивается подкупом, шантажом, а то и прямым насилием над теми, кто еще способен что-то производить…

Антиутопия? Да, но антиутопия особого рода. Рэнд изображает мир, в котором человек творящий (будь то инженер, банкир, философ или плотник), разум и талант которого служил единственным источником всех известных человечеству благ, материальных и духовных, поставлен на грань полного истребления и вынужден вступить в борьбу с теми, кого благодетельствовал на протяжении многих веков. Атланты – одни раньше, другие позже – отказываются держать мир на своих плечах.

Что делать, как создать новый, истинно человеческий мир, в котором хотелось бы жить каждой неповторимой личности? Этот вопрос и ставит Айн Рэнд. Что мы должны уяснить, чтобы почувствовать себя атлантами? Что нельзя жить заемной жизнью, заемными ценностями. Что можно и нужно изменять себя, но никогда не изменять себе. Что невозможно жить ради других или требовать, чтобы другие жили ради тебя. Что человек создан для счастья, но нельзя быть счастливым, ни руководствуясь чужими представлениями о счастье, ни за счет несчастья других, ни за счет незаслуженных благ. Нужно отвечать за свои действия и их последствия. Нельзя противопоставлять мораль и жизнь, духовное и материальное. Хваленый альтруизм в конечном счете неизменно оборачивается орудием порабощения человека человеком и только множит насилие и страдания. Но недостаточно принять эти принципы, надо жить в соответствии с ними, а это нелегко. Может быть, у Вас возникает желание резко осудить эгоистичную, безбожную, антигуманную позицию автора и ее «нормативных» героев?

Что ж, реакция вполне понятная. Однако стоит задуматься, в чем истоки такой реакции. Уж не в том ли, что страшновато выйти из-под опеки Отца (который то ли на небе, то ли в Кремле, то ли по соседству в Мавзолее), наконец признать себя взрослым и самостоятельным, принять на себя ответственность за самые важные жизненные решения? Очень хочется поспорить с философом Айн Рэнд, русской родоначальницей американского объективизма, но не так-то просто опровергнуть ее впечатляющую логику. Так как же творить мир, в котором не противно жить? Думайте. Сами. Невзирая на авторитеты.

Будем очень благодарны за Ваше мнение о книге и о поставленных в ней проблемах и за отзыв – даже критический.

Д. В. Костыгин

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. БЕЗ ПРОТИВОРЕЧИЙ

Глава 1. Тема

– Кто такой Джон Галт?

Вопрос бродяги прозвучал вяло и невыразительно. В сгущавшихся сумерках было не рассмотреть его лица, но вот тусклые лучи заходящего солнца, долетевшие из глубины улицы, осветили смотревшие прямо на Эдди Виллерса безнадежно-насмешливые глаза – будто вопрос был задан не ему лично, а тому необъяснимому беспокойству, что затаилось в его душе.

Бродяга стоял, прислонившись к дверному косяку, в осколке стекла за его спиной отражалось желтое, отливающее металлом небо.

– А почему это вас беспокоит? – спросил он.

– Да ничуть, – огрызнулся Эдди Виллерс. – Он поспешно сунул руку в карман. Бродяга остановил его и, попросив десять центов, начал говорить дальше, словно стремясь заполнить один неловкий момент и отдалить приближение другого. В последнее время попрошайничество на улице стало обычным делом, так что внимать каким-то объяснениям было совсем не обязательно, к тому же у Эдди не было никакого желания выслушивать, как именно этот бродяга докатился до такой жизни.

– Вот возьми, купи себе чашку кофе. – Эдди протянул монету в сторону безликой тени.

– Спасибо, сэр, – сказал бродяга равнодушным тоном. Он наклонился вперед, и Эдди рассмотрел изрезанное морщинами, обветренное лицо, на котором застыла печать усталости и циничного безразличия. У бродяги были глаза умного человека.

Эдди Виллерс пошел дальше, пытаясь понять, почему с наступлением сумерек его всегда охватывает какой-то необъяснимый, беспричинный страх. Нет, даже не страх, ему было нечего бояться, просто непреодолимая смутная тревога, беспричинная и необъяснимая. Он давно привык к этому странному чувству, но не мог найти ему объяснения; и все же бродяга говорил с ним так, будто знал, что это чувство не давало ему покоя, будто считал, что оно должно возникать у каждого, более того, будто знал, почему это так.

Эдди Виллерс расправил плечи, пытаясь привести мысли в порядок. «Пора с этим покончить», – подумал он; ему начинала мерещиться всякая чепуха. Неужели это чувство всегда преследовало его? Ему было тридцать два года. Он напряг память, пытаясь вспомнить. Нет, конечно же, не всегда, но он забыл, когда впервые ощутил его. Это чувство возникало внезапно, без всякой причины, но в последнее время значительно чаще, чем когда бы то ни было. «Это все из-за сумерек, – подумал Эдди, – терпеть их не могу».

В сгущавшемся мраке тучи на небе и очертания строений становились едва различимыми, принимая коричневатый оттенок, – так, увядая, блекнут с годами краски на старинных холстах. Длинные потеки грязи, сползавшие с крыш высотных зданий, тянулись вниз по непрочным, покрытым копотью стенам. По стене одного из небоскребов протянулась трещина длиной в десять этажей, похожая на застывшую в момент вспышки молнию. Над крышами в небосвод вклинилось нечто кривое, с зазубренными краями. Это была половина шпиля, расцвеченная алым заревом заката, – со второй половины давно уже облезла позолота.

Этот свет напоминал огромное, смутное опасение чего-то неведомого, исходившего неизвестно откуда, отблески пожара, но не бушующего, а затухающего, гасить который уже слишком поздно.

«Нет, – думал Эдди Виллерс – город выглядит совершенно нормально, в его облике нет ничего зловещего».

Он завернул за угол. Высоко над тротуаром в узком промежутке между темными силуэтами двух зданий, словно в проеме приоткрытой двери, он увидел табло гигантского календаря.

Табло было установлено в прошлом году на крыше одного из домов по распоряжению мэра Нью-Йорка, чтобы жители города могли, подняв голову, сказать, какой сегодня день и месяц, с той же легкостью, как определить, который час, взглянув на часы; и теперь белый прямоугольник возвышался над городом, показывая прохожим месяц и число. В ржавых отблесках заката табло сообщало: второе сентября.

Эдди Виллерс отвернулся. Ему никогда не нравился этот календарь. Он не мог понять, почему при виде его им овладевало странное беспокойство. Это ощущение имело что-то общее с тем чувством тревоги, которое преследовало его; оно было того же свойства.

Ему вдруг показалось, что где-то он слышал фразу, своего рода присказку, которая передавала то, что, как казалось, выражал этот календарь. Но он забыл ее и шел по улице, пытаясь припомнить эти несколько слов, засевших в его сознании, словно образ, лишенный всякого содержания, который он не мог ни наполнить смыслом, ни выбросить из головы. Он оглянулся.

Белый прямоугольник возвышался над крышами домов, глася с непреклонной категоричностью: второе сентября.

Эдди Виллерс перевел взгляд вниз, на улицу, на ручную тележку зеленщика, стоявшую у крыльца сложенного из красного кирпича дома. Он увидел пучок золотистой моркови и свежую зелень молодого лука, опрятную белую занавеску, развевающуюся в открытом окне, и лихо заворачивающий за угол автобус. Он с удивлением отметил, что к нему вновь вернулись уверенность и спокойствие, и в то же время внезапно ощутил необъяснимое желание, чтобы все это было каким-то образом защищено, укрыто от нависающего пустого неба.

Он шел по Пятой авеню, не сводя глаз с витрин. Он ничего не собирался покупать, ему просто нравилось рассматривать витрины с товарами – бесчисленными товарами, изготовленными человеком и предназначенными для человека. Он любовался оживленно-процветающей улицей, где, несмотря на поздний час, бурлила жизнь, и лишь немногие закрывшиеся магазины сиротливо смотрели на улицу темно – пустыми витринами.

Эдди не знал, почему он вдруг вспомнил о дубе. Вокруг не было ничего, что могло бы вызвать это воспоминание. Но в его памяти всплыли и дуб, и дни летних каникул, проведенные в поместье мистера Таггарта. С детьми Таггартов Эдди провел большую часть своего детства, а сейчас работал на них, как его отец и дед работали в свое время на их отца и деда.

Огромный дуб рос на холме у Гудзона в укромном уголке поместья Таггартов. Эдди Виллерс, которому тогда было семь лет, любил убегать, чтобы взглянуть на него.

Дуб рос на этом месте уже несколько столетий, и Эдди думал, что он будет стоять здесь вечно. Глубоко вросшие в землю корни сжимали холм мертвой хваткой, и Эдди казалось, что если великан схватит дуб за верхушку и дернет что есть силы, то не сможет вырвать его с корнем, а лишь сорвет с места холм, а с ним и всю землю, и она повиснет на корнях дерева, словно шарик на веревочке. Стоя у этого дуба, он чувствовал себя в полной безопасности; в его представлении это было что-то неизменное, чему ничто не грозило. Дуб был для него величайшим символом силы.

Однажды ночью в дуб ударила молния. Эдди увидел его на следующее утро. Дуб лежал на земле расколотый пополам, и при виде его изуродованного ствола Эдди показалось, что он смотрит на вход в огромный темный тоннель. Сердцевина дуба давно сгнила, превратившись в мелкую серую труху, которая разлеталась при малейшем дуновении ветра. Живительная сила покинула тело дерева, и то, что от него осталось, само по себе существовать уже не могло.

Спустя много лет Эдди узнал, что детей нужно всячески оберегать от потрясений, что они должны как можно позже узнать, что такое смерть, боль и страх. Но его душу обожгло нечто другое: он пережил свое первое потрясение, когда стоял неподвижно, глядя на черную дыру, зиявшую в стволе сваленного молнией дерева. Это был страшный обман, еще более ужасный оттого, что Эдди не мог понять, в чем он заключался. Он знал, что обманули не его и не его веру, а что-то другое, но не понимал, что именно.

Он постоял рядом с дубом, не проронив ни слова, и вернулся в дом. Он никогда никому об этом не рассказывал – ни в тот день, ни позже.

Эдди с досадой мотнул головой и остановился у края тротуара, заметив, что светофор с ржавым металлическим скрежетом переключился на красный свет. Он сердился на себя. И с чего это он вдруг вспомнил сегодня про этот дуб? Дуб больше ничего для него не значил, от этого воспоминания остался лишь слабый привкус грусти и – где-то глубоко в душе – капелька боли, которая быстро исчезала, как исчезают, скатываясь вниз по оконному стеклу, капельки дождя, оставляя след, напоминающий вопросительный знак.

Воспоминания детства были ему очень дороги, и он не хотел омрачать их грустью. В его памяти каждый день Детства был словно залит ярким, ровным солнечным светом, ему казалось, будто несколько солнечных лучей, даже не лучей, а точечек света, долетавших из тех далеких дней, временами придавали особую прелесть его работе, скрашивали одиночество его холостяцкой квартиры и оживляли монотонное однообразие его жизни.

Эдди вспомнился один летний день, когда ему было девять лет. Он стоял посреди лесной просеки с лучшей подругой детства, и она рассказывала, что они будут делать, когда вырастут. Она говорила взволнованно, и слова ее были такими же беспощадно-ослепительными, как солнечный свет. Он слушал ее с восторженным изумлением и, когда она спросила, что бы он хотел делать, когда вырастет, ответил не раздумывая:

– Я не знаю. Мы сами должны это узнать. Не просто, как ты говоришь, заниматься делом и зарабатывать на жизнь. Побеждать в сражениях, спасать людей из пожара, покорять горные вершины – что-то вроде этого.

– А зачем?

– В прошлое воскресенье на проповеди священник сказал, что мы должны стремиться к лучшему в нас. Как по-твоему, что в нас – лучшее?

– Я не знаю.

– Мы должны узнать это.

Она не ответила. Она смотрела в сторону уходящего вдаль железнодорожного полотна.

Эдди Виллерс улыбнулся. Двадцать лет назад он сказал: «Только то, что правильно». С тех пор он никогда не сомневался в истинности этих слов. Других вопросов для него просто не существовало; он был слишком занят, чтобы задавать их себе. Ему все еще казалось очевидным и предельно ясным, что человек должен делать только то, что правильно, и он так и не понял, как люди могут поступать иначе; понял только, что они так поступают. Это до сих пор казалось ему простым и непонятным: простым, потому что все в мире должно быть правильно, и непонятным, потому что это было не так. Он знал, что это не так. Размышляя об этом, Эдди завернул за угол и подошел к огромному зданию «Таггарт трансконтинентал».

Здание компании горделиво возвышалось над всей улицей. Эдди всегда улыбался, глядя на него. В отличие от домов, стоявших по соседству, стекла во всех окнах, протянувшихся длинными рядами, были целы, контуры здания, вздымаясь ввысь, врезались в нависавший небосвод; здание словно возвышалось над годами, неподвластное времени, и Эдди казалось, что оно будет стоять здесь вечно.

Входя в здание «Таггарт трансконтинентал», Эдди всегда испытывал чувство облегчения и уверенности в себе. Здание было воплощением могущества и силы. Мраморные полы его коридоров были похожи на огромные зеркала. Матовые, прямоугольной формы светильники щедро заливали пространство ярким светом. За стеклянными стенами кабинетов рядами сидели у пишущих машинок девушки, и треск клавиатуры напоминал перестук колес мчащегося поезда. Словно ответное эхо, по стенам изредка пробегала слабая дрожь, поднимавшаяся из подземных тоннелей огромного железнодорожного терминала, расположенного прямо под зданием компании, откуда год за годом выходили поезда, чтобы отправиться в путь на другую сторону континента, пересечь его и вернуться назад.

«Таггарт трансконтинентал»; от океана к океану – великий девиз его детства, куда более яркий и священный, чем любая из библейских заповедей. От океана к океану, от Атлантики к Тихому, навсегда, восторженно думал Эдди, словно только что осознал реальный смысл этого девиза, проходя через сверкающие чистотой коридоры; через несколько минут он вошел в святая святых – кабинет Джеймса Таггарта, президента компании «Таггарт трансконтинентал».

Джеймс Таггарт сидел за столом. На вид ему было лет пятьдесят. При взгляде на него создавалось впечатление, что он, миновав период молодости, вступил в зрелый возраст прямо из юности. У него был маленький капризный РОТ, лысеющий лоб облипали редкие волоски. В его осанке была какая-то развинченность, неряшливость, совершенно не гармонирующая с элегантными линиями его высокого, стройного тела, словно предназначенного для горделивого и непринужденного аристократа, но доставшегося расхлябанному хаму. У него было бледное, рыхлое лицо и тускло-водянистые, с поволокой глаза. Его взгляд медленно блуждал вокруг, переходя с предмета на предмет с неизменным выражением недовольства, словно все, что он видел, действовало ему на нервы. Он выглядел уставшим и очень упрямым человеком. Ему было тридцать девять лет.

При звуке открывшейся двери он с раздражением поднял голову:

– Я занят, занят, занят… Эдди Виллерс подошел к столу.

– Это важно, Джим, – сказал он, не повышая голоса.

– Ну ладно, ладно, что у тебя там?

Эдди посмотрел на карту, висевшую под стеклом на стене кабинета. Краски на ней давно выцвели и поблекли, и Эдди невольно спрашивал себя, скольких президентов компании повидала она на своем веку и как долго каждый из них занимал этот пост. Железнодорожная компания «Таггарт трансконтинентал» – сеть красных линий на карте, испещрившая выцветшее тело страны от Нью-Йорка до Сан-Франциско, – напоминала систему кровеносных сосудов. Казалось, когда-то давным-давно кровь устремилась по главной артерии, но под собственным напором беспорядочно растеклась в разные стороны. Одна из красных линий, извиваясь, врезалась между Шайенном в штате Вайоминг и Эль-Пасо в Техасе. Это была линия Рио-Норт, одна из железнодорожных веток «Таггарт трансконтинентал». К ней недавно добавились новые черточки, и красная полоска продвинулась от Эль-Пасо дальше на юг. Эдди Виллерс поспешно отвернулся, когда его взгляд достиг этой точки. Он посмотрел на Таггарта и сказал:

– Я пришел по поводу Рио-Норт. – Он заметил, как Таггарт медленно перевел взгляд на край стола. – Там снова произошло крушение.

Бывают на свете бездарные книги, которые вызывают общественный резонанс. В 60-е и 70-е годы XIX века мыслящая Россия зачитывалась романом Чернышевского «Что делать» — произведением, напрочь лишенным литературных достоинств, из которого, однако же, целое поколение русской интеллигенции извлекло смысл жизни.

Нечто похожее у нас случилось с книгами Айн Рэнд. Сами по себе эти увесистые тома скучной прозы с ходульными героями, вымышленными сюжетами и картонными страстями не представляют никакого художественного интереса, а ее так называемая философия объективизма сводится к нехитрому утверждению, что эгоизм есть наивысшая добродетель, а капитализм — наилучшее общественное устройство. Все это изложено с простодушием и прямолинейностью какого-нибудь «Пятого сна Веры Павловны» из того же Чернышевского. Однако романы Айн Рэнд надежно прописались на полках книжных магазинов в разделах бизнеса. Особенно популярны они среди молодежи, которая находит в них ответы на какие-то важные для себя вопросы.

Причина такой популярности, видимо, в том же самом, что заставляет людей ходить на тренинги по манипуляциям и жестким переговорам, осваивать боевые искусства и вывешивать в социальных сетях антисоциальные статусы типа «улыбайтесь чаще, это всех раздражает»: основным законом жизни стала внутривидовая конкуренция и борьба за выживание. Распад социальной ткани общества обнажил биологические механизмы естественного отбора. От общества по Марксу, которое пыталось построить общее благо, мы перешли к обществу по Дарвину, где выживает сильнейший.

И тут как нельзя кстати пришлась жизненная философия Алисы Розенбаум (настоящее имя Айн Рэнд), уехавшей в 1925 году из СССР и пробивавшейся к успеху в США в «ревущие двадцатые» и «лихие тридцатые», писавшей сценарии для Голливуда и сформулировавшей свое кредо устами героя «Атлант расправил плечи» Джона Галта: «Никогда не буду жить ради другого человека и никогда не попрошу и не заставлю другого человека жить ради меня».

В ее судьбе и воззрениях видят пример миллионы менеджеров, попавших из сонной советской провинции в рыночный котел мегаполиса, на своих боках ощутившие давку московского метро и законы офисных джунглей.

Скандальные заявления бывшего члена Общественной палаты и борца за здоровый образ жизни Максима Мищенко о том, что лучше помочь десяти легко больным, чем одному умирающему, — не бред отдельно взятого единоросса, а проявление крепнущей идеологии социал-дарвинизма. Недавно знакомый социолог, преподаватель известного московского вуза, обсуждала со студентами «закон сирот» и с ужасом обнаружила, что многие вообще не хотят видеть в обществе сирот-инвалидов, предлагая «решить вопрос» путем абортов или эвтаназии, оставляя жить лишь тех, кто может принести пользу обществу.

Все это можно было бы списать на честолюбие молодых менеджеров, если бы социал-дарвинизм на деле не стал идеологией власти. Фактический отказ от бесплатного высшего образования и бесплатной медицины, ликвидация Владимиром Мединским государственных культурных институций, слияние школ и укрупнение районных поликлиник, тотальная коммерциализация ЖКХ — жесткое приземление двадцатилетнего цикла либеральных реформ вписывается в общую тенденцию на «разгуманитаривание» и дегуманизацию общества.

Несколько лет назад, когда Андрей Илларионов еще был советником Владимира Путина, он предлагал своему шефу прочесть Айн Рэнд. Неизвестно, ознакомился ли президент с текстами, но это не столь важно: когорты ее последователей уже обустраивают российскую жизнь по законам хищнического индивидуализма. Прошло время русской литературы с ее гуманистическим пафосом, чеховскими «человечками с молоточком» и достоевскими «слезинками ребенка». Пришло время эффективных менеджеров: их книг, их законов, их фюреров.

Айн Рэнд

Aтлант расправил плечи.

Предисловие

Как нам реализовать мозги, или шаг вперед – два вперед

(несколько слов об очень современной книге)

Будем очень благодарны за Ваше мнение о книге и о поставленных в ней проблемах и за отзыв – даже критический.

Д. В. Костыгин

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

БЕЗ ПРОТИВОРЕЧИЙ

Глава 1. Тема

– Кто такой Джон Галт?

– А почему это вас беспокоит? – спросил он.

– Вот возьми, купи себе чашку кофе. – Эдди протянул монету в сторону безликой тени.