ПОТЕМКИН Петр Петрович псевд. Пикуб, Андрей Леонидов;1886 – 21.10.1926Поэт, переводчик, прозаик, драматург. Сотрудник журналов «Сатирикон» и «Новый Сатирикон». Публикации в журналах «Аполлон», «Аргус», «Синий журнал» и др. Стихотворные сборники «Смешная любовь» (СПб., 1908),

Часть первая: ПОТЕМКИН И ЕКАТЕРИНА (1739-1762) 1. ПРОВИНЦИАЛЬНЫЙ ЮНОША Лучше я хочу услышать, чтобы ты был убит, нежели бы себя осрамил. (Напутствие смоленского дворянина своему сыну, отправляющемуся в армию.) Л.H. Энгельгардт. Мемуары - Когда я вырасту, - хвастался маленький

П. П. ПОТЕМКИН «Избранные страницы» покойного поэта, изданные только что в Париже, напоминают о целом периоде петербургской жизни.Первое десятилетие нашего века прошло под знаком символизма. Не только большинство стихов, рассказов, исследований, собеседований,

Фаворит Васильчиков начинал утомлять Екатерину II, и у нее зародилась мысль внести перемены в личную жизнь.

Вскоре при дворе появился новичок богатырского телосложения, с од ним глазом. Он был так неопрятен в одежде и так груб в своих повадках, что придворные с утонченными манерами содрогались при виде его. Звали богатыря Григорий Потемкин .

Потемкин ворвался, как горячий ветер из знойной пустыни. В нем угадывалась какая-то непонятная угроза. Огромный и неуклюжий, со слепым глазом, который он ничем не прикрывал, Потемкин бросал вызов напомаженным придворным, привыкшим скрывать свои телесные недостатки под повязками, париками и ярдами надушенного кружева. Он был чужаком. Он был слишком не похож на людей света, и никто не знал, как к нему относиться. Герой Турецкой войны, награжденный за храбрость, он не блистал солдатской выправкой. Одежда его даже отдаленно не напоминала армейскую. Он предпочитал долгополые кафтаны из блестящих шелковых тканей. Его мясистые пальцы мерцали, усеянные перстнями с самоцветами. Волосы он носил длинные и никогда не пудрил их. Ходил тяжелой поступью человека, уставшего от мирской суеты.

Он был чрезвычайно умен и мог развлечь компанию, если пребывал в веселом настроении (о каковом судить было очень трудно, поскольку оно менялось неожиданно). Он часто впадал в состояние угрюмости, и тогда никого не хотел видеть. Словом, Потемкин мог дать двору только свою сообразительность и недюжинный ум. Похвастать высокородным происхождением он не мог. Его отец был армейским полковником и владел всего четырьмя сотнями крепостных душ. (Богатые дворяне владели десятками тысяч крепостных) Красотой он тоже не отличался, хотя, заметим, некоторые женщины все же стали жертвами его мужского могущества. Он уже был не молод, но никогда не занимал сколько-нибудь важного поста. При нем все чувствовали себя неспокойно, и его появление вызывало настоящий переполох. Вскоре всем стало ясно, что он будет очередным любовником императрицы.

Британский посланник Ганнинг был убежден, что появление Потемкина при дворе, его молниеносный взлет (Екатерина пожаловала ему чин генерал-адъютанта, поселила вместе с наиболее близкими родственниками в Зимнем дворце и осыпала почестями и наградами) станут новой страницей в истории царствования Екатерины.

"Здесь мы имеем дело с переменой декораций, которая, по моему мнению, заслуживает большего внимания, чем любое другое событие с начала правления, - писал он в донесении в Лондон. - Господин Васильчиков, которому Бог не дал большого ума, чтобы оказывать сколько-нибудь заметное влияние на дела и пользоваться доверием своей любовницы, теперь име ет преемника, который, похоже, в избытке обладает и тем, и другим". Лохматый, благоухающий Потемкин вызывал "всеобщее изумление, близкое к отвращению", писал посланник. Он совсем не был похож на Васильчикова, неоперившегося и застенчивого. Потемкин был силой, с которой приходилось считаться. Говорили, что он обладал необычной проницательностью и тем, что посол называл "глубоким пониманием людей".

"Благодаря этим качествам и лености своих соперников, он верил, что способен подняться до заоблачных высот, которые сулило ему безграничное честолюбие", - написал Ганнинг в заключение. Другими словами, он мог запросто взять в руки бразды правления в России.

Екатерина, несомненно, восторгалась огромным, переменчивым в настроениях, мозговитым Потемкиным. Ее собственное состояние духа, которое долгое время было сумрачным, нежданно просветлело. Императрица приободрилась. Сомнений быть не могло: причиной такой перемены стал ее новый фаворит. "Она просто без ума от него", - заметил сенатор Елагин. - Они, должно быть, по-настоящему любят друг друга, потому что очень похожи". Так или иначе, но Екатерина наконец нашла родственную душу, которую искала всю свою жизнь. Она, опьяненная счастьем, буквально светилась, источая радость. В возрасте сорока пяти лет она чувствовала себя так, словно влюбилась впервые в жизни.

От любви в голове у Екатерины все перемешалось, хотя душа ее воспарила. Она утратила свое обычное благоразумие и равновесие. Ее стремление к умным беседам угасло. С ее губ не сходила счастливая улыбка. "Когда я с тобой, я забываю обо всем на свете, - писала Екатерина своему новому фавориту. - Никогда еще не была я так счастлива, как теперь".

Потемкин знал, как тронуть сердце Екатерины, как дать ей почувствовать, что она любима. Он пел ей мелодичные и сладкозвучные песни. Голос его звучал мягко и искренне. Он восхищался в ней следами былой красоты, мимолетными искорками юного задора, мелькавшими в ее светящихся глазах, цветом ее нарумяненного лица. Он пробудил в ней страсть, называл ее "огненной женщиной", заставил ее поверить, что для него она была единственной женщиной в мире.

Похоже, Потемкин искренне влюбился в царицу. Когда он принимал участие в государственном перевороте, вознесшем ее на престол, то был еще молодым офицером и не сыграл сколько-нибудь заметной роли. Несомненно, он помнил, какой была в ту пору она, потрясающе отважная женщина на белом коне, смело скачущая навстречу своей судьбе. Он любил ее дерзость, которая была сродни его собственной. Он любил ее прямоту, широкий ум, мечты об улучшении и переменах. У него тоже были отважные, порой фантастические замыслы. Он любил ее сильное, податливое тело зрелой женщины, которое искало любви и давало ее. Его жажда совпадала с ее жаждой, и вместе они находили утоление.

Екатерина много сделала для государства российского, но еще больше ей предстояло сделать. Рядом с Потемкиным, мужем, помощником, а потом, возможно, и соправителем, ей все казалось по плечу. Вместе со своим обожаемым возлюбленным императрица вынашивала дерзкие захватнические планы. Они любили встречаться в бане. Потемкин заставлял Екатерину буквально покатываться со смеху, когда пародировал именитых придворных. Затем эта игра постепенно переходила в эротическую, она упивалась его искусством удовлетворить ее. Чтобы могущественная женщина забыла о своей власти и отдала себя в руки любовнику, он должен был приносить ей бесконечное наслаждение. Потемкин давал ей это наслаждение каждую ночь. Они встречались, разговаривали, сидя в парилке или развалившись на кушетках, время от времени подкрепляясь яствами со стоявших тут же подносов и запивая изысканными винами.

Потемкину нравилось ходить в расшитом кафтане, надетом на голое тело, по которому струился мягкий летучий шелк. Возможно, и Екатерину он пытался научить радоваться ощущению легкой ткани на коже; учил ее блаженствовать в привычном для него окружении - уютных диванов, пышных думок и подушек, в воздухе, пропитанном ароматом духов. Учил удовольствиям, которым несть числа.

Но, кроме любовных утех, были у них и часы совместных размышлений.

Потемкин и императрица вели долгие беседы, в ходе которых он поражал ее своей сообразительностью, точностью оценок, способностью чувствовать тонкости и из множества деталей выделять главное. Беседы их часто затягивались за полночь и завершались эротическим финалом.

Потемкин прекрасно понимал, что своим высоким положением он всецело обязан милости императрицы. "Я - плод твоих рук", - признавался он ей от чистого сердца. Все же его гордость не могла смириться с этим. Разве он не был мужчиной, которому от природы дано право господствовать? Разве ее титул императрицы не препятствовал его продвижению и гармонии между ними? Французский дипломат де Корберон, находившийся в 1775 году при дворе Екатерины, вспоминал, как Потемкина "раздувало от гордыни и себялюбия", но такие черты его характера, как "веселость, доступность, сговорчивость", отодвигались в тень, уступая место не столь привлекательному сластолюбию, "азиатской вкрадчивости" и явной пассивности.

Борьба за первенство, как в делах любовных, так и в сфере управления империей, стала причиной их разногласий. Между ними все шире становилась пропасть из-за его неуверенности и ее нежелания уступать. "Мы всегда боремся за власть, но никогда за любовь", - писала Екатерина в одной из своих записок. Она стремилась к миру, хотела покончить с неопределенностью и страданиями. Ей нужен был хотя бы один-единственный день "без споров, без дебатов, без выяснения отношений".

Потемкин по своей природе был совершенно иным человеком. Работа никогда не стояла у него на первом месте. Со стороны могло показаться, что он вообще был не способен работать, отдавая явное предпочтение сладкой дреме, лежа на просторном диване, не удосуживаясь даже одеться. В поиске удовольствий и развлечений Потемкин проявлял неистощимую фантазию. Любое развлечение служило предлогом отложить дела до более благоприятного момента.

Периоды деловой активности были короткими - в часы между сном и размышлениями. Ему была присуща неумеренность во всем - в пьянстве, в утехах любви, пространных религиозных размышлениях. Упорядоченная домашняя жизнь, проповедуемая Екатериной, утомляла его. Любая рутина была для него проклятьем. Два года делил он ложе с императрицей, а потом стал посматривать на других женщин.

Все же Потемкин сохранял к Екатерине единственную в своем роде и неугасимую страсть. Оба испытывали друг к другу сентиментальную привязанность. Она по-прежнему оставалась его "маленькой женушкой", он - ее `любимым муженьком". Между ссорами и отчуждением родство умов дарило им радость, помогало решать государственные задачи. Потемкин жаждал власти и могущества. Екатерина сумела беспристрастно и проницательно оцепить его способности. Она хотела наделить Потемкина и властью, и могуществом, отмерив и одного, и другого ровно столько, сколько могла себе позволить.

Могущественный, роскошный и богатый, - а в цветущем возрасте и красавец, - князь представлял лакомую приманку для женщин, в особенности для искательниц приключений и тщеславных дочерей Евы, пленявшихся мыслью - приобрести земные блага, обаяв временщика. И действительно, конец XVIII века, так отличавшийся обилием ловеласов и развратниц, имел в нем одного из самых блестящих и счастливых донжуанов. У князя были десятки любовных романов. Недаром в одной брошюре современного ему автора Потемкин был назван "князем Тьмы".

В высшей степени интересны отношения князя к его племянницам, урожденным Энгельгардт. Отношения к ним вельможного дяди были совершенно неплатонического характера. Как известно, эти племянницы были вызваны в Петербург, приближены ко двору и стараниями дяди получили блестящее светское воспитание. Любимейшими из них были - Александра, впоследствии графиня Браницкая, на руках которой и умер Потемкин, и Варвара, впоследствии княгиня Голицына, которую Державин называл златовласой Пленирой. Благодаря не особенно нравственной школе дяди, племянницы отличались большой даже для того времени распущенностью нрава, так что одну из них, Надежду, сам князь звал Надеждой безнадежной. Каждая из племянниц благодаря дяде делала карьеру при дворе и получала богатства. Вот только некоторые строчки из писем князя к Варваре, позволяющие судить о характере их отношений.

"Прости, моя любовь, моя душа, все, что я люблю!"

"Варенька, когда я люблю тебя до бесконечности, когда мой дух не имеет, опричь тебя, другой пищи, то если ты этому даешь довольную цену; мудрено ли мне верить, когда ты обещала меня любить вечно. Я люблю тебя, душа моя, - а как? Так, как еще никого не любил... Прости, божество милое; я целую всю тебя".

"Варенька, жизнь моя, ангел мой! Приезжай, голубушка, сударка моя, коли меня любишь..."

"Матушка, Варенька, душа моя, жизнь моя! Ты заспалась, дурочка, и ничего не помнишь... Я, идучи от тебя, тебя укладывал и расцеловал и одел шлафроком и одеялом и перекрестил..."

"Варенька, моя жизнь, красавица моя, божество мое; скажи, душа моя, что ты меня любишь, от этого я буду здоров, весел, счастлив и покоен; моя душа, я весь полон тобой, моя красавица. Прощай, целую тебя всю..."

Говоря об отношениях к племянницам, следует упомянуть о следующем факте. Семен Романович Воронцов, отправляя свою дочь в начале царствования Александра I в Россию, говорил, что он этого не решился бы сделать при Потемкине.

Кроме романов с племянницами у князя было бесконечное количество других. Даже во время самых тяжелых дней долгой осады Очакова в 1787-1788 годах у него, в роскошной землянке, был целый гарем красавиц.

Невозможно описать все любовные похождения "великолепного князя Тавриды". Обладая громадными средствами и могуществом, он беспрепятственно мог удовлетворять свои желания.

Ревнивый Потемкин не стеснялся избавляться от счастливых соперников в ухаживании. К примеру, майор Щегловский был сослан в Сибирь за то, что приглянулся какой-то знатной польской панне, за которой ухаживал сам могущественный князь.

1789 год ознаменовался блестящими военными делами русских армий на юге: были взяты Бендеры, Фокшаны, Аккерман, Суворов добился победы при Рымнике. Князь оказался благородным и благодарным по отношению к Суворову, хотя впоследствии между ними и были трения. Он писал Суворову: "Объемлю тебя лобзанием, искренними и крупными словами свидетельствую свою благодарность!" Князь просил Екатерину наградить знаменитого полководца беспримерно щедро.

В это время императрица вела с ним оживленную переписку, осыпала его наградами, почестями, подарками. Упомянем лишь о стоившем огромных сумм бриллиантовом лавровом венке, присланном Екатериной Потемкину за занятие Бендер. Это были необычайные милости, и это время представляло, кажется, апогей могущества и славы великолепного князя Тавриды.

Хотя победы кампании этого года и были блестящи, но положение войска и разоренной страны являлось таким тяжелым, что Потемкин не скрывал уже сам этого перед государыней, которая начинала думать о мире, чему и был посвящен 1790 год. Зимой 1789-1790-х годов военные действия не велись, а князь жил с невиданной роскошью в Яссах, а затем в Бендерах, где у него обосновался целый штаб красавиц: Потемкина, де Витт, Гагарина, Долгорукова и другие. Тут-то и происходили те гомерические пиры и безумно расточительные выходки князя, удивлявшие современников и легендарные сказания о которых дошли до потомков. Здесь гремел оркестр Сарти из 300 человек, грохотали орудия при тостах за красавиц, раздавались дамам во время десерта целыми ложками бриллианты. Ухаживая за Гагариной, князь, по причине ее беременности, обещал этому новому предмету страсти собрать мирный конгресс в ее спальне. Отсюда мчались курьеры за башмаками и лентами для дам в Париж. Здесь же раз произошла сцена, испугавшая присутствовавших. Слишком вольно обращавшийся с женщинами, Потемкин однажды после обеда у себя, в большом обществе, схватил княгиню Гагарину за талию, та ответила ему пощечиной. Тогда князь встал и, не говоря ни слова, вышел из комнаты. Гости похолодела от ужаса. Но у князя нашлось достаточно такта, чтобы отнестись к этому, как к невинной шутке: немного погодя он, улыбающийся, вышел из кабинета и преподнес Гагариной в знак примирения дорогую безделушку.

Потемкин как-то за парадным обедом стал бранить одного из своих генералов - Кречетникова, - а князь Долгоруков защищал бранимого. Светлейший до того рассердился, что схватил Долгорукова за георгиевский крест, стал его дергать и сказал: "Как ты смеешь защищать его? Ты, которому я из милости дал сей орден, когда ты во время Очаковского штурма струсил!"

Встав из-за стола, князь, однако, вскоре подошел к находившимся тут австрийским генералам и сказал: "Извините, господа, я забылся! Я с ним обошелся так, как он заслуживает".

Страшно чувственный князь не довольствовался имевшимся у него в ставке гаремом красавиц: ему нужны были новые и новые победы. Вот, например, характерная выдержка из письма (относящегося к более позднему времени) графа Чернышева из лагеря под Измаилом:

"Кроме общественных балов, бывающих еженедельно по два-три раза, у князя каждый день собирается немногочисленное общество в двух маленьких комнатах, великолепно убранных; в оных красуется вензель той дамы, в которую князь влюблен. Там бывают одни приглашенные... Впрочем, Бог знает, чем все это кончится, ибо ждут Браницкую, и уже послан офицер встретить ее. Г-жа Л. должна немедленно приехать и везет с собою молоденькую девушку, лет 15-16-ти, прелестную, как амур..."

По-видимому, утомленная и пресыщенная наслаждениями душа 50-летнего князя жаждала теперь платонического, идеального, что и проглядывает в переписке его с новой избранницей. Это была Прасковья Андреевна Потемкина, жена внучатого брата светлейшего П.С. Потемкина, урожденная Закревская. Удивительная красавица, она зажгла такое пылкое пламя в сердце светлейшего, что он все забывал: и славу, и дела, и кровавые сцены войны. Вот коротенькие выдержки из посланий князя к этой женщине, - все письма к которой были одинаково горячи и восторженны.

"Жизнь моя, душа общая со мною! Как мне изъяснить словами мою к тебе любовь, когда меня влечет к тебе непонятная сила, и потому я заключаю, что наши души с тобою сродни... нет минуты, моя небесная красота, чтобы ты выходила у меня из памяти! Утеха моя и сокровище мое бесценное, - ты дар Божий для меня... Из твоих прелестей неописанных состоит мой экстазис, в котором я вижу тебя перед собой... Ты мой цвет, украшающий род человеческий, прекрасное творение,.. О если бы я мог изобразить чувства души моей о тебе!"

А что же императрица? Еще в конце 1775 года Екатерина и Потемкин пришли к соглашению. Потемкин будет ее главным заместителем в делах государственного управления. Но в императорской опочивальне будет заместитель и у него - молодой, приятной наружности, тот, на ком Екатерина остановит свой выбор. Потемкину дано было право участвовать в выборе своего сменщика.

Это была своеобразная вариация menage a trois. Мало кто понимал такой порядок и саму императрицу, по воле которой все и произошло. Со временем это непонимание вылилось в открытое порицание.

2 января 1776 года в покои, отведенные для фаворита императрицы, которые по очереди занимали Орлов, Васильчиков и Потемкин, въехал молодой красивый поляк Петр Завадовский .

В марте 1776 года государыня объявила двору, что Потемкин получает титул князя Священной Римской империи и отныне к нему следует обращаться "ваша светлость". Да, место в опочивальне императрицы занял Завадовский, но Потемкин оставался ее господином и повелителем, ее супругом, человеком, делившим с ней власть...

Во время путешествия Екатерины в 1787 году по югу России, после триумфа русской армии, Потемкин по отношению к императрице и ее окружению вел себя как хозяин. Он закатывал роскошные балы, устраивал невиданные фейерверки, оплачивал концерты и пиры, принимал гостей в освященной веками Печерской лавре, где остановился. Сам он выглядел сиятельной персоной. На официальных встречах появлялся в маршальском мундире, "задыхаясь от количества наград и бриллиантов, - писал Сегюр, - задрапированный в кружево и шитье, с напудренными и уложенными локонами волосами". В Печерской лавре, правда, гостей он принимал в несколько другом виде, больше напоминая турецкого визиря. С непричесанной головой и босыми ногами, облаченный в шелковый халат, он вальяжно возлегал на огромном диване, окруженный своими родственницами (некоторые из них, как известно, были его любовницами). Так он и встречал офицеров и иностранных посланников.

Казалось, что он пребывал в каком-то азиатском сне, но проницательный Сегюр все же разглядел, что, невзирая на видимую праздность, Потемкин не дремал и был с головой в работе. Он встречался с чиновниками, рассылал и получал донесения, вел неофициальные переговоры, играл в шахматы с послами, словом, делал все, чтобы приблизиться к той цели, которую они с императрицей перед собой поставили. По словам Сегюра, Потемкин был способен одновременно работать над десятком проектов, при этом не подавая виду, что он очень занят. Он мог наблюдать за строительными и сельскохозяйственными делами, отдавать приказы гражданским и военным чиновникам, вникая в бесконечную череду разных начинаний.

В мемуарах, где рассказано о пребывании царицы в Киеве, ни слова не говорится о частных встречах Екатерины с Потемкиным. Можно предположить, что их просто не было. Все же их старая дружба не могла исчезнуть, не оставив следа. Они, бесспорно, любили друг друга и, может быть, иногда вместе спали. Екатерина не делала тайны из того, что ужасно скучает по Потемкину, когда они были в разлуке. Помимо того, что он держал близ себя круг племянниц и дам благородного происхождения, в которых пылко влюблялся, Потемкин, по некоторым свидетельствам, был завсегдатаем борделей и не гнушался предложениями придворных воспользоваться услугами их жен в обмен на высокое покровительство.

Покинув место прежней ханской славы, императрица отправилась в путешествие по степи, когда-то населенной татарскими племенами, нещадно истребленными безжалостными солдатами Потемкина. Опустевшие земли вернулись в первобытное состояние. Ночевали именитые гости в огромных шатрах, возведенных слугами князя Таврического. Поражаясь простору отвоеванных Россией новых земель, они не переставали дивиться деяниям Потемкина, направленным на возрождение некогда благодатной земли. Были построены поселения, посажены новые рощи, засеяны нивы. В этом краю с благоприятным климатом поселилось уже несколько иностранных переселенцев, к которым, как сказал Потемкин, скоро прибудет пополнение.

Екатерина не переставала изумляться изобретательности Потемкина, который изо всех сил старался скрасить ее путешествие и показать величие и мощь России. Он устраивал военные смотры, в которых принимали участие тысячи с иголочки одетых, браво марширующих солдат. Татарские воины на быстрых скакунах поражали искусством вольтижировки. Однажды после захода солнца холмы, окружавшие город, где гостила Екатерина, озарились фейерверком. Огни образовали кольцо во много миль. В центре его, на самой высокой точке горной гряды, десятки тысяч петард высветили ее императорскую монограмму. От взрывов дрожала земля. Никогда еще такая мощь не была сосредоточена в одном месте. Русские выглядели сильными, если не сказать непобедимыми.

В феврале 1791 года после взятия Суворовым Измаила Потемкин отправился в свою последнюю поездку в Петербург. Князя сопровождала прекрасная фаворитка Софья Полонская, чья красота произвела настоящую сенсацию во время ее пребывания в Париже. Некоторое время она развлекала "светлейшего", затем ее сменила другая красавица княгиня Долгорукова. Естественно, Прасковья Андреевна Потемкина была забыта. Встретив со стороны мужа сопротивление в своих ухаживаниях за княгиней, Потемкин при всех схватил несчастного за аксельбанты и поднял в воздух, крича: "Негодяй, я тебе дал эти аксельбанты, как другим: и никаких у тебя особых заслуг для этого не было. Все вы дрянь, и я могу делать, что хочу, с вами и со всем, что у вас есть".

Потемкина встречали в Петербурге, как героя, с необыкновенной пышностью. Екатерина проявила к нему благосклонность: на него сыпались милостивые знаки внимания, награды и подарки. 28 апреля 1791 года в подаренном Потемкину императрицей Таврическом дворце был дан великолепный бал, затмивший немыслимой роскошью прежние пиры "светлейшего". После праздника главнокомандующий всеми армиями не спешил выехать к своим подчиненным и пробыл в Петербурге еще три месяца. Среди причин столь долгого пребывания Потемкина в столице Завадовский в письме к СР. Воронцову указывал следующую: "Князь, сюда заехавши, иным не занимается, как обществом женщин, ища им нравиться и их дурачить и обманывать. Влюбился он еще в армии в княгиню Долгорукову, дочь князя Барятинского. Женщина превзошла нравы своего пола в нашем веке: пренебрегла его сердце. Он мечется, как угорелый... Уязвленное честолюбие делает его смехотворным..." Кроме того, с князем случались жестокие припадки хандры и отчаяния: у него появлялись предчувствия близкой кончины, которые на этот раз не обманули его. Наконец Екатерина сама объявила князю о необходимости отбыть в армию. 24 июня 1791 года Потемкин покинул Царское Село.

Князь скончался 5 октября 1791 года по дороге из Ясс в Николаев. Уже больной, он пожелал покинуть молдавскую столицу, место, которое "более походит на гроб, нежели на обиталище живых". По дороге Потемкин почувствовал приступ удушья. Его вынесли из кареты, положили на траву, и через несколько минут его не стало. По свидетельству Безбородко, Потемкин не принимал никаких лекарств; при лихорадке приказывал в самые холодные ночи открывать все окна в доме, заставлял лить себе на голову целые потоки одеколона и сам прыскал на себя холодную воду кропильницей, которую не выпускал из рук.

Екатерина была безутешна. Своему корреспонденту Гримму она писала: "Вчера меня ударило, как обухом по голове... Мой ученик, мой друг, можно сказать, идол, князь Потемкин-Таврический скончался... О Боже мой! Вот теперь я истинно madame ia Ressource (Сама себе помощница. - Прим. ред.)... Это был человек высокого ума, редкого разума и превосходного сердца..."

Life is a succession of lessons which must be lived to be understood. Жизнь – это череда уроков, которые нужно прожить, чтобы понять.

Ralph Waldo Emerson

Жизнь, несомненно, безумно интересная и увлекательная штука, но нам постоянно не хватает времени и, как правило, на то, что нас больше всего привлекает. Если мои материалы помогут Вам сберечь свои силы и время, буду очень рада. Послушайте тогда хорошую музыку или почитайте любимую книгу. Если заразят идеями, то пишите сообщения в блоге, буду рада сотрудничать с Вами.

О себе

Наверное, я немного перфекционист, но это качество помогает мне все делать хорошо и доводить дело до конца. Я - творческий педагог, заботливая жена и мама, верный друг.

Книги, которые сформировали мой внутренний мир

Мой внутренний мир постоянно формируется, но работа - не единственная его составляющая. Для души люблю почитать Ч.Айтматова и Б.Ахмадулину, как учитель английского - М.Твена и Ф.Фицджеральда, для совершенствования листностных качеств - Д.Карнеги, как мама - С.Люпан. Но книги - это не главное! В моей жизни было и ЕСТЬ много людей, которые меняли мое сознание. Самый главный человек - мой малыш, который в корне поменял мой внутренный мир!!!

Мой взгляд на мир

Ты скажешь, эта жизнь - одно мгновенье.

Ее цени, в ней черпай вдохновенье.

Как проведешь ее, так и пройдет,

До Потемкина в бурной жизни Екатерины было четыре «случая» — так называли при дворе ее официальных фаворитов. Салтыков, Понятовский, Орлов, Васильчиков — за 22 года, которые прошли с тех пор, как она впервые изменила своему коронованному супругу, не так уж много для той, кого молва окрестила «северной Мессалиной».

Краткость этого списка скорее говорит о постоянстве бывшей Софьи Фредерики Августы, о ее склонности видеть в каждом искателе богатства и власти того самого прекрасного принца, о котором она мечтала в детстве, в уютном и скучном Цербсте.

Фикхен, как звали ее дома, была первым ребенком князя Христиана Анхальт-Цербстского и юной Иоганны Елизаветы. Родители ждали сына и были расстроены тем, что родилась девочка.

Позже в своих «Мемуарах» Екатерина напишет об отношении к ней в семье: «Меня едва терпели, очень часто сердито и даже зло отчитывали, причем не всегда заслуженно. Отца своего я видела редко, и он почитал меня за ангела: мать же мало занималась мною».

Правда, когда девочка подросла, мать стала интересоваться ею больше — удачно выдав Софью замуж, Иоганна рассчитывала породниться с одним из европейских королевских семейств. Но даже в самых честолюбивых планах княгини Цербстской не было того, что ее Фикхен станет императрицей огромной страны, размером превосходящей все государства Европы вместе взятые.

По воспоминаниям Екатерины, получив письмо с приглашением приехать в Петербург вместе с «принцессой старшей дочерью» на прием к императрице, ее мать пришла в необыкновенное волнение и буквально в считанные дни собралась в дальнюю поездку.

Нельзя сказать, что при встрече великий князь Петр Федорович, который приходился ей троюродным братом и потенциальным женихом, очень уж понравился принцессе Цербстской. «Довольно быстро я поняла, — писала она в воспоминаниях, — что он не уважал народ, править которым был призван… не любил русское окружение и вообще был еще совсем ребенком».

Тем не менее ради того, чтобы стать супругой Петра, Екатерина серьезно взялась за изучение русского языка и традиций страны, и что самое главное — перешла из лютеранской веры в православную. «Ничего хорошего сердце мне не предвещало, — честно признавалась она в своих «Мемуарах». — Двигало мной только честолюбие. В душе моей что-то говорило без тени сомнения, что я сама добьюсь своего и стану русской императрицей».

После обручения с великим князем Петром Федоровичем у Екатерины началась совершенно иная жизнь. И не в последнюю очередь из-за того, что она наконец узнала «тайну отношений между женщиной и мужчиной». По воспоминаниям будущей императрицы, чувственность проснулась у нее уже в тринадцать лет. Время от времени ее охватывали приступы непонятного возбуждения. Что было причиной такого состояния, она тогда не догадывалась, ни мать, ни ее воспитательница Бабет Кардель не говорили с ней об этом.

Конечно, ко времени замужества Екатерина уже была гораздо более сведуща в вопросах пола, но лишь теоретически. По книгам, которые ей довелось прочесть, отношение к любви у принцессы сформировалось несколько романтическое, и в мужчине она хотела видеть не только любовника, но и близкого друга. Этого она искала, в первую очередь, и в своем муже, но вспыльчивый и неумный Петр Федорович быстро превратил любовь молодой супруги в ненависть, за что поплатился троном, а потом и жизнью.

Из братьев Орловых, Григория и Алексея, прекрасных принцев тоже не вышло — слишком уж жадно требовали они милостей новой государыни. Для Екатерины это был хороший урок: привыкнув мыслить государственными интересами, она пообещала себе больше не влюбляться. И пора бы: императрице перевалило за сорок, в ее возрасте некоторые дамы уже нянчили внуков. Какие уж тут влюбленности?

И все же романтическая натура взяла верх над здравым смыслом: она завела роман с камер-юнкером Васильчиковым. соблазнившись его молодецкой статью и нежным девичьим румянцем. Но недалекий Васильчиков, с головой, «набитой соломой», не стал советчиком в государственных делах и достойным собеседником для Екатерины.

Выучив русский язык, переняв веру; и обычаи новых подданных, она, тем не менее, не могла до конца познать «загадочной русской души». Только мужчине — умному, смелому и любящему — было по силам помочь ей понять эту огромную чужую страну и достойно управлять ею. В этом заключалась одна из причин смены фаворитов, хотя была и другая — природная чувственность императрицы.

При дворе шептались, что она может заснуть только в объятиях мужчины. И действительно, в краткие периоды «бесфаворитья» Екатерина становилась придирчива, кричала на слуг и принимала опрометчивые решения. Так что интересы государства требовали присутствия рядом с ней проверенного «случая». Отбором таковых занималась ее верная камеристка Марья Саввишна Перекусихина, доносившая госпоже обо всех молодых, красивых и высоких (не ниже метра восьмидесяти) мужчинах, появлявшихся в столичном свете.

Иногда, правда, царица обходилась без услуг Перекусихиной. Так случилось и в конце 1773 года, когда она любезным письмом пригласила в Петербург новоиспеченного генерала Григория Потемкина, отличившегося в войне с турками. Екатерина впервые познакомилась с Потемкиным еще в 1762-м, когда он участвовал в перевороте, посадившем ее на трон. В то время сыну небогатого смоленского помещика исполнилось всего 22 года, и он отчаянно старался понравиться императрице. Она запомнила, что он смешно, хоть и грубовато острил и мастерски подражал голосам на животных и людей. Пару раз Екатерина пригласила его на ассамблеи во дворец, но влюбленные взоры, которые юноша бросал на нее, очень не понравились братьям Орловым.

Скоро случилось несчастье: Потемкин лишился глаза. Сам он уверял, что око потеряло способность видеть от неудачного лечения — как-то, заболев горячкой, Григорий обратился к мужику — знахарю, который делал ему припарки с едкими мазями. Но ходили упорные слухи, что глаз ему выбили в драке братья-разбойники Орловы, — а потом, издеваясь, еще и прозвали его «циклопом». Родственник Потемкина Самойлов писал, что от отчаянья Григорий на целых полтора года уехал в деревню и даже собирался уйти в монастырь. Потом

Потемкин все-таки вернулся в столицу и на много лет застрял в малозаметной должности при дворе.
Час его настал в 1769 году, когда, устав от придворной скуки, он попросился добровольцем на войну с турками, где проявил не только храбрость, но и полководческий талант. Теперь это был уже не веселый юнец, а зрелый мужчина, немало переживший и передумавший.

Конечно. Екатерина почувствовала разницу при встрече, но прежде всего она обратила внимание на внешний вид гостя: громадный рост, грива нечесаных каштановых волос, чувственные губы и безупречно белые зубы — большая редкость по тем временам. Правый глаз был серо-зеленым, левый, незрячий, постоянно прищурен, что придавало лицу горделивое выражение.

Трудно сказать, какой он увидел прежде обожаемую им императрицу — история не сохранила никаких письменных свидетельств. Но в то время она, несмотря на малый рост (157 см) и полноту, все еще оставалась красивой и привлекательной для мужчин, хотя немалую долю этой привлекательности обеспечивала магия власти. Не остался к ней равнодушным и Потемкин: уже в ближайшие дни всезнающие европейские дипломаты отправили в свои столицы донесения о том, что у Екатерины появился новый «случай».

Английский посол Гуннинг сообщал: «Его фигура огромна и непропорци-ональна, а внешность отнюдь не притягательна. При этом он прекрасно знает людей и более проницателен, чем его соотечественники». Немец Сольмс сплетничал: «Генерал Потемкин почти не покидает покоев государыни… При его молодости и уме ему будет легко занять в сердце императрицы место Орлова, которого не умел удержать Васильчиков».

Так и случилось — на два года Екатерина и Потемкин стали неразлучны. Этапы его возвышения прилежно фиксировали царские указы: в марте 1774-го фаворит быт назначен подполковником Преображенского полка (полковником была сама императрица), в июне стал вице-президентом Военной коллегии, в следующем году получил титул графа.

Для придворных высокое положение Потемкина было еще нагляднее: очень скоро он переехал в Зимний дворец, в покои, соединенные винтовой лестницей с будуаром Екатерины. Такие же покои фаворит получил в Большом Царскосельском дворце, но там его путь в спальню патрицы пролегал по длинному холодному коридору, и она заботливо предупреждала: «Вперед по лестнице босиком не бегай, а если захочешь от насморка скорее отделаться, понюхай табак крошичко».

Шокируя приближенных Екатерины. Потемкин расхаживал по дворцу в халате или шубе на голое тело, в домашних туфлях и розовом ночном колпаке. При этом он вечно что-то грыз — яблоко, пирожок или репку, — а объедки попросту бросал на пол. Бывало, Григорий прилюдно ковырял в зубах, а увлекшись разговором с каким-нибудь министром или послом, нередко начинал грызть ногти. Другого бы изгнали с позором, а его влюбленная царица всего лишь прозвала «первым ногтегрызом империи».

Правда, старалась воспитывать, сочинив и вывесив правила поведения во дворе, где присутствовал и такой пункт: «Быть веселым. однако ж ничего не портить, не ломать и ничего не грызть». Пеняла она ему и на то, что он разбрасывал в ее комнатах свои вещи: «Долго ли это будет, что пожитки свои у меня оставляешь. Покорно прошу по-турецкому обыкновению платки не кидать».

Сердилась Екатерина притворно – ей, воспитанной в строгих немецких правилах, вдруг стали милы и неряшество Потемкина, и его немудреные шутки: «Миленький, какой ты вздор говорил вчерась. Я и сегодня еще смеюсь твоим речам. Какие счастливые часы я с тобою провожу!» Едва расставшись с ним, она начинала скучать, если он не приходил к ней вечером, заигравшись в карты, не могла спать; однажды два часа простояла на сквозняке у его покоев, не решаясь войти — там были люди. В отличие от Потемкина, она не могла пренебречь условностями, явившись, к примеру, вечером к нему в спальню. «Я искала к тебе проход, — жаловалась царица, — но столько гайдуков и лакей нашла на пути, что покинула таковое предприятие… Границы наши разделены шатающимися всякого рода животными». Конечно, она понимала, что ведет себя не по-царски, в чем и признавалась ему: «О. господин Потемкин, что за странное чудо вы содеяли, расстроив так голову, которая доселе слыла одной из лучших в Европе? Стыдно, дурно, грех, Екатерине Второй давать властвовать над собою безумной страсти!»

Сохранились сотни писем Екатерины и Потемкина друг другу, составившие отдельный том «Литературных памятников». В основном это короткие записки влюбленных, которые они писали по несколько раз в день, когда из-за дел не могли остаться наедине. Императрица писала больше и ласковей, придумывая для любимого десятки шутливых и нежных прозвищ — «родная душенька моя», «дорогой мой игрушоночек», «сокровище», «волчище», «золотой мой фазанчик» и даже «Гришефишенька». Потемкин был более сдержан и называл Екатерину исключительно «матушкой» или «государыней». Свою любовь он проявлял иначе — заставлял слуг, доставивших записку, стоять на коленях, пока он пишет ответ.

Придворные ломали голову над тем, чем Потемкин покорил императрицу. Как водится. пошли слухи и более-менее правдивые — что он веселит ее, позволяя отвлечься от государственных забот, и ме-нее правдивые — о его невероятной мужской силе, и совеем вздорные — что он владеет черной магией и опоил Екатерину приворотным зельем. Никто не верил, что она ценит его за ум и способности, тем не менее, именно так оно и было.

Потемкин читал все важные государственные документы и давал по поводу них рекомендации — как правило, дельные. Фактически командуя русской армией, он затеял ее масштабную перестройку и восстановил военный флот, сошедший на нет после смерти Петра. В отношениях с зарубежными странами он добился немалых успехов — к примеру, заключил союз с Австрией, получив за это титул светлейшего князя Священной Римской империи. На приеме по этому поводу Екатерина публично обняла Потемкина и объявила, что в России нет головы лучше, чем у него.

Именно голова Григория Александровича, а не другие части его сиятельного тела, побуждала императрицу беречь их отношения, прощая ему и вопиющее пренебрежение этикетом, и приступы меланхолии, которые случались у Потемкина довольно часто. К тому же Григорий оказался настоящим ревнивцем, и Екатерине нередко приходилось униженно оправдываться: «Нет, Гришенька, статься не может, чтоб я переменилась к тебе. Отдавай сам себе справедливость: после тебя можно ли кого любить? Я думаю, что тебе подобного нету».

Чтобы успокоить подозрения своего «случая», Екатерина, вполне возможно, пошла на смелый шаг — тайное венчание с ним. Есть версия, что это случилось в июне 1774 года в неприметной церкви Сампсония Странноприимца на Выборгской стороне. Документальных подтверждений их венчания нет, однако именно после этого Екатерина в своих письмах стала называть Потемкина «дорогим мужем», а себя «верной женой». Кульминацией их романа стало длительное путешествие в Москву, где предполагалось отпраздновать победу над турками и исподволь — над Пугачевым, грозное восстание которого только что было подавлено.

В январе 1775 года императрица торжественно въехала в старую столицу России вместе с Потемкиным. Влюбленные всюду появлялись вдвоем: вместе они посетили подмосковное село Черная Грязь, где Екатерина решила выстроить грандиозный дворец — в честь этого строительства место переименовали в Царицыно. В июле на Ходынском поле устроили праздник, при подготовке которого Потемкин превзошел сам себя. На поле разбили парк, проложили ручьи с названиями «Дон» и «Днепр», выстроили крепости, минареты и колонны. Фейерверки выписывали в небе вензель императрицы. Десятки тысяч гостей пили вино из фонтанов и угощались зажаренными на вертелах быками и баранами.

Двенадцатого июля императрица покинула празднества, сославшись на боль в животе. Появилась она через пару дней похорошевшей и постройневшей. В эти же дни родилась девочка, известная позже под именем Елизаветы Григорьевны Темкиной: воспитывалась она в семье графа Самойлова, и Потемкин проявлял к ней постоянный интерес. Ходили слухи, что это дочь Екатерины, получившая, по тогдашнему обычаю, усеченную фамилию отца. Правда, сама царица Темкиной не интересовалась, но не больше внимания она проявляла и к своему сыну от Григория Орлова — графу Бобринскому, тоже отправленному на воспитание в приемную семью.

Статус тайного мужа не успокоил Потемкина: он стал вести себя с императрицей еще более свободно, а порой и дерзко. Их встречи становились все реже: теперь он просиживал за картами не только вечера, но и ночи, и до нее доходили слухи о его связях с другими женщинами. Но хуже было другое: подобно героям русских сказок, он отчаянно затосковал, добившись всего в этой жизни и поняв, что стремиться больше некуда. Своему племяннику Энгельгардту Потемкин признался как-то за обедом: «Может ли человек быть счастливее меня? Все желания. все мечты мои исполнились как по волшебству. Я хотел занимать высокие посты — я получил их; иметь ордена — все имею: любил играть — могу проигрывать без счета;… любил драгоценности — ни у кого нет таких редких, таких прекрасных. Одним словом — баловень судьбы». С этими словами Потемкин схватил со стола «тарелку драгоценного сервиза», швырнул ее об пол и заперся в своей спальне.

Екатерина долго не могла понять, что случилось с ее «Гришефишенькой». Пыталась то ублажить его подарками, то подольститься, то, напротив, сурово отчитать. На пару дней наступало примирение, потом он снова вспыхивал или впадал в меланхолию, слоняясь по дворцу как привидение. Наконец ее немецкая практичность взяла верх: она дала Потемкину понять, что им надо расстаться. При этом Екатерина не собиралась давать ему «полную отставку», дабы не лишиться его советов, да и просто ежедневного лицезрения по-прежнему милого ей лица.

По взаимному соглашению было решено, что он покинет дворец, но сохранит право появляться там в любое время и главное — порекомендует Екатерине достойного преемника. Так и случилось: в декабре 1775 года в ее покоях появился генерал Петр Завадовский — мужчина видный, но немолодой, не блещущий талантами и к тому же преданный Потемкину.

Враги светлейшего в России и за рубежом приуныли, обнаружив, что его позиции во власти ничуть не пошатнулись. Ему были пожалованы новые земли с тысячами крестьян. Зная его любовь к наградам. Екатерина обратилась с просьбой к европейским монархам, большинство из которых приходилось ей родственниками, вручить Потемкину высшие ордена. Она даже планировала сделать его герцогом Курляндии, но этот план сорвался, поскольку Григорий вдруг заявил, что более не желает подобных подарков от императрицы.

Роль сводника неожиданно показалась ему оскорбительной, и он еще отчаянней принялся изводить императрицу приступами ревности — притом, что сам, как доносили доброжелатели, пустился в «неслыханный разврат». Он, то требовал удаления Завадовского от двора, то соглашался на его присутствие, а сам снова собирался в монастырь — «ежели мне определено быть от Вас изгнанному, то лучше пусть это будет не на большой публике. Не замешкаю я удалится, хотя мне сие и наравне с жизнью».

В конце концов, Екатерина решилась отослать Потемкина от двора, назначив его генерал-губернатором Новороссии, почти безлюдных из-за татарских набегов.

Несколько следующих лет Григорий Александрович почти не появлялся в Петербурге. Ему приходилось делать великое множество дел: от основания крепостей до регулирования цен на товары.

Его стараниями на землях Новороссии были отменены некоторые налоги, благодаря чему сюда устремились не только русские и украинские крестьяне, но и иноземцы — греки, болгары, сербы, евреи. Дивясь богатствам южных земель, светлейший строил проекты уничтожения «ленивой и тиранической» Османской империи и создания на ее месте дружественной России Греческой империи, во главе которой предполагалось поставить второго внука Екатерины. Константина Павловича.

Тем временем императрица меняла фаворитов: Завадовского быстро оттеснил Ермолов, потом Зорич, потом юный, безвременно умерший Александр Ланской (его смерть злые языки тоже приписали любовной ненасытности Екатерины). Механизм этого круговорота раскрыл француз Сен-Жан, бывший одно время секретарем Потемкина: «Князь на основании сведений, сообщаемых многочисленными клевретами, выискивал молодых офицеров, обладавших качествами, необходимыми, чтобы занять положение, которое он сам занимал в продолжение двух лет. Затем он заказывал портреты кандидатов и предлагал их на выбор императрице».

Это показывает, что Екатерина по-прежнему верила одному Потемкину и прислушивалась к нему. Все об этом знали, поэтому именно к светлейшему, а не к министрам и сенаторам, являлись иностранные послы, присылались важнейшие бумаги, приходили с жалобами обиженные.

Стараниями Потемкина был создан с нуля Черноморский флот, о котором мечтал еще Петр I. Новые города Одесса и Николаев стали центрами корабельного строительства. В безлюдных степях Новороссии выросли и другие города – Екатеринослав, Херсон, Мариуполь. Русские поселения придвигались все ближе к Крыму, и

Потемкин писал Екатерине: «Положите же теперь, что Крым ваш и что нет уже сей бородавки на носу — вот вдруг положение границ прекрасное». В 1783 году последний крымский хан Шагин-Гирей был отрешен от власти. Своим манифестом императрица объявила Крым владением России под именем Таврической губернии, а Потемкину указом императрицы был присвоен титул князя Таврического.

Желая осмотреть новые владения, а возможно и соскучившись по своему Гришеньке, весной 1787 года Екатерина отправилась в путешествие на юг. Ее сопровождал огромный караван слуг, охраны и иностранных гостей. С Екатериной ехал даже император Священной Римской империи Иосиф II, которому она хотела показать новые владения. Зрелище превзошло ожидания – там, где раньше расстилалась голая степь, появились многолюдные города, села, распаханные поля. Самые подозрительные иностранцы даже решили, что это — раскрашенные декорации, построенные Потемкиным по приказу царицы.

По возвращении саксонский посланник Гельбрих спешно написал об этом книжку, от которой и пошло выражение «потемкинские деревни». Показухи правда хватало — по пути следования царского кортежа срочно выкрасили заборы, а поселян одели в нарядные платья. Но главное — заселение Новороссии и ее благоустройство — светлейший не мог подделать при всем желании. Это было особенно заметно в Севастополе, где перед гостями предстал русский флот в боевом строю, прогремевший салютом из всех пушек.

Участник путешествия, французский принц де Линь, писал: «Путешествие императрицы можно назвать волшебством. На каждом почти шагу встречали мы нечаянное, неожиданное. Там видели эскадры, там конные отряды, там освещение, на несколько верст простиравшееся: здесь сады, в одну ночь сотворенные!»

Звездный час Потемкина стал началом его опалы. Тем же летом разразилась новая война с Турцией, жаждущей реванша за прежние поражения. Войск у светлейшего было мало, припасов еще меньше, к тому же его, как на грех, охватил очередной губительный . Он ворчал, что все пропало, война проиграна и лучше вернуть туркам Крым. Правда, Потемкин сумел взять сильную турецкую крепость Очаков, но на это ушло полгода.

Явившись с победой в Петербург, он обнаружил, что императрица вежлива с ним, но холодна. Вскоре Григорий Александрович узнал, что у причины такой холодности было имя — Платон Зубов. Красавец-поручик познакомился с Екатериной в южном путешествии и постепенно стал самым близким императрице человеком. Ему было 22 года, ей — 60. Став фаворитом, Зубов видел залог прочности своего положения в очернении всех предыдущих «случаев» царицы и прежде всего Потемкина. В вину светлейшему были поставлены и военные неудачи, и непорядки в Новороссии, и казнокрадство его приближенных.

Безусловно, не все из рассказанного Зубовым было неправдой: даже в ту эпоху показной роскоши поведение Потемкина казалось вызывающим. Генерал Ланжерон, навестивший его в Бендерах, вспоминал: «Золото и серебро сверкали, куда ни посмотришь. На диване, обитом розовой материей с серебром, обрамленном серебряной бахромой и убранном лентами и цветами, сидел князь в изысканном домашнем туалете рядом с предметом своего поклонения, среди нескольких женщин, казавшихся еще красивее от своих уборов. А перед ним курились духи в золотых курильницах. Середину комнаты занимал ужин, поданный на золотой посуде»

Екатерине открыли глаза и на личную жизнь светлейшего. Если она не могла обходиться без мужчин, то и он не мыслил жизни без женского общества. В его любовницах побывали и жена польского генерала Софья де Витт, в будущем графиня Потоцкая, и, как говорили, дочь адмирала Сенявина, и даже супруга итальянского мага Калиостро, заехавшего в Петербург всего на неделю, — она славилась верностью мужу, и Потемкин соблазнил ее на спор.

Но главным скандалом стал гарем, составленный Потемкиным из собственных племянниц — красавиц-дочерей его сестры Марфы и ротмистра Энгельгардта. Григорий Александрович воспитывал их после смерти сестры, причем в курс воспитания входила и наука общения с противоположным полом.

Через несколько лет очередную сестру выдавали замуж с щедрым приданым, и ее место занимала следующая по возрасту. Все это давало богатую пищу для сплетен, которые умножались с каждым днем, грозя обрушить на голову Потемкина монарший гнев.

Он решил защититься своим любимым оружием-щедростью. Весной 1791 года он устроил в столичном Таврическом дворце пышный праздник для Екатерины и трех тысяч ее придворных.

Такого праздника Петербург еще не видел: «Огромные люстры и фонари умножали блеск. Везде сверкали яркие звезды и прекрасные радуги из рубинов, изумрудов, яхонтов и топазов. Бесчисленные зеркала и хрустальные пирамиды отражали это волшебное зрелище. «Ужели мы там, где и прежде были?» — спросила императрица Потемкина с удивлением».

Опала отступила: Екатерина, увидев в постаревшем и располневшем князе черты прежнего бравого, опытного и умного фаворита, велела Григорию Александровичу срочно отправляться в румынский город Яссы, чтобы заключить мир с турками.

Стояла дождливая осень 1791 года, по дороге он подхватил лихорадку и в Яссы приехал совсем больным. Через несколько дней состояние ухудшилось. Но он, как рассказывали свидетели, еще боролся за свою жизнь и в последнюю свою трапезу «съел огромный кусок ветчины, целого гycя, несколько цыплят и в неимоверное количество кваса, меда и вина». Сразу после этого он велел вести его в Николаев, но в пути вдруг сказал сопровождающим: «Будет. Теперь некуда ехать: я умираю. Выньте меня из коляски: я хочу умереть в поле». Его пожелание было полнено, и вечером 5 октября князь Таврический скончался. Тело Потемкина отвезли в Херсон и похоронили в основанном им соборе.

Екатерина, пережившая светлейшего на пять лет, откликнулась на его смерть в письме немецкому барону Гримму: Вчера меня ударило, как обухом по голове…Мой ученик, мой друг, можно сказать, идол, князь Потемкин-Таврический скончался…Это был человек высокого ума, редкого разума и превосходного сердца». Рассудочная выверенность этих слов говорит о том, что бывшая любовь в душе императрицы давно уступила место иному чувству. Но не ненависти, а спокойному уважению.

Та же метаморфоза случилась с Потемкиным, до последнего жизни он оставался верен своей стране и ее императрице. Потому они и вошли в историю рука об руку в числе великих созидателей России.